непристойность характеризуют фатальный и радикальный антагонизм мира. Ни диалектический или любой иной синтез, ни эквивалентность или тождество, но радикальная амбивалентность оппозиций создает мир симулякров и катастроф. Все стремится вырваться за пределы, стать экстремальным; все захвачено симулякром и превращено в бесконечную собственную гипертрофию: мода - более прекрасна, чем само прекрасное; порнография более сексуальна, чем сам секс; терроризм - это больше насилие, чем само насилие; катастрофа более событийна, чем само событие. Это более не трагедия отчуждения, а экстаз коммуникации. Войдя в это экстатическое состояние, пережив экстремальное свершение, все в мире гиперреальности, согласно Б., перестает быть собой. Вселенная становится холодной и объектной; на ее сцене больше невозможен спектакль - в лучшем случае состоится банальная церемония; порнография сменила сексуальность; насилие замещено террором; информация упразднила знание. Амбивалентность катастрофы обозначает границы кода - это смерть. Нет более никакой диалектики, есть движение к пределу и за предел - к смерти. Главный актор этой культуры катастроф - средства массовой информации и современных телекоммуникаций, экран как поверхность знака, компьютер и передовые технологии, молчаливое большинство масс. Параноидального субъекта индустриальной эпохи 'стирает' новый субъект- шизофреник, 'больной' шизофренией имманентной распущенности, что вовсе не означает для него потерю реальности в клиническом понимании шизофренических расстройств. Наоборот, речь идет о полном гипер- контакте с объектами, перманентной гиперблизости миру. Шизофреник 'становится чистым экраном, чистой абсорбирующей и ресорбирующей поверхностью…'. Его тело постепенно превращается в искусственный протез, бесконечную серию протезов, позволяющих продлевать тело до бесконечности. Субъект и его тело подвергаются трансмутации в гиперрепродуктивной модели клона-двойника. Двойник - таков совершенный протез, симулякр тела. В абсурдной логике амбивалентности шизосубъект - атом молчаливого большинства масс - гипертрофирует свое частное пространство и живет в своей приватной телематике: в повседневности каждый видит себя на орбите своей суверенной, изолированной и закрытой жизни в скафандре=машине, сохраняющей достаточную скорость, чтобы не сойти с орбиты. Поэтому здесь мы существуем как адресаты, терминалы сетей, тогда как креативная игра субъекта-демиурга, актора-игрока уже сыграна. Согласно Б., 'банальная стратегия' контроля рационального или ироничного субъекта над объектом более невозможна. Шизофрения не оставляет выбора: в нашем распоряжении только 'фатальная стратегия' перехода на сторону объекта, признания его гениальности и его экстатического цинизма, вхождение в игру по его правилам. Объект должен нас совратить, а мы должны отдаться объекту. Очарование 'совращения' и бессмысленности аннулирует метафизический 'принцип Добра'. Фатальная стратегия следует 'принципу Зла', который находится вне логики стоимости и исключает позицию и категории субъекта - причинность, время, пространство, целеполагание и т.д. Следовать фатальной стратегии в 'прозрачности Зла' и требует постмодерный мир, который Б. характеризует как состояние 'после оргии'. Оргия закончена, все уже сбылось, все силы - политические, сексуальные, критические, производственные и пр. - освобождены, утопии 'реализованы'. Теперь остается лишь лицедействовать и симулировать оргиастические судороги, бесконечно воспроизводить идеалы, ценности, фантазмы, делая вид, что этого еще не было. Все, что освобождено, неизбежно начинает бесконечно размножаться и мутировать в процессе частичного распада и рассеивания. Идеи и ценности (прогресса, богатства, демократии и пр.) утрачивают свой смысл, но их воспроизводство продолжается и становится все более совершенным. Они расползаются по миру как метастазы опухоли и проникают везде, просачиваясь и друг в друга. Секс, политика, экономика, спорт и т.д. теперь присутствуют везде и значит нигде. Политика сексуальна, бизнес - это спорт, экономика неотличима от политики и т.д. Ценности более невозможно идентифицировать, культура стала транскультурой, политика - трансполитикой, сексуальность - транссексуальностью, экономика - трансэкономикой. Все подверглось 'радикальному извращению' и погрузилось в ад воспроизводства, в 'ад того же самого'. Другой как принцип различения стал знаком-товаром на рынке, стал ресурсом рыночной игры отличий, стал сырьевым ресурсом, который уже исчерпан. На место Другого, по мысли Б., возведен Тот же самый (=объект) - главный участник Оргии, которого мы старательно маскируем под Другого. На симулякре Другого, на теле Того же самого паразитируют и вынашивают свое могущество машины: сверхскоростной и сверхпродуктивный аутичный разум-мутант компьютеров так эффективен потому, что он 'отключен от Другого'. Как полагает Б., нет больше сцены, нет спектакля, нет иллюзии, нет Другого, который единственный 'позволяет мне не повторяться до бесконечности'. По Б., 'между тем, все наше общество с присущими ему антисептическими излияниями средств коммуникации, интерактивными излияниями, иллюзиями обмена и контакта нацелено на то, чтобы нейтрализовать отличия, разрушить Другого как естественное явление. При существовании в обществе средств массовой коммуникации оно начинает страдать аллергией на самое себя… Весь спектр отрицаемых отличий воскресает в виде саморазрушительного процесса. И в этом тоже кроется прозрачность Зла. Отчужденности больше не существует. Нет Другого, который ощущался бы нами как взгляд, как зеркало, как помутнение. С этим покончено'. Мир культуры Запада препарируется дискурсивным симулякром гиперкритики Б. как тело гигантского полуживого и одновременно сверхактивного мутанта - бессмертного и вечно самотождественного в своей оргиастической симуляции воспроизводства. Имя и совершенное воплощение этого мутанта - Америка. По мысли Б., ничто и никто больше не приходит извне; все исходит только от нас самих. Мы не ждем гостей и чужды гостеприимства. Другие культуры очень гостеприимны, замечает Б., именно это делает их культурами, ибо гость - это всегда Другой. [См. также 'Симулякры и симуляция' (Бодрийяр), 'Прозрачность зла' (Бодрийяр), 'Америка' (Бодрийяр), 'В тени молчаливого большинства, или Конец социального' (Бодрийяр), Бинаризм, 'Логика Пер-Ноэля', Порнография, Постистория, Симулякр, Симуляция, Соблазн.]
БОРХЕС
Классик жанра эссе-новелл. Президент Аргентинского общества писателей (1950). Директор Национальной библиотеки Аргентины (1955). Удостоен литературной премии Форментор (1961). Основные сочинения: сборники 'Страсть к Буэнос-Айресу' (1923), 'Луна напротив' (1925), 'Расследования' (1925), 'Пространство надежды' (1926), 'Язык аргентинцев' (1928), 'Обсуждение' (1932), 'Всемирная история низости' (1935), 'История вечности' (1936), 'Замурованные тексты' (1936- 1940), 'Сад расходящихся тропок' (1942), 'Вымышленные истории' (1944), 'Алеф' (1949), 'Новые расследования' (1952), 'Создатель' (1960), 'Иной и прежний' (1964), 'Хвала тьме' (1969), 'Сообщение Броуди' (1970), 'Золото тигров' (1972), 'Предисловия' (1975), 'Книга песка' (1975), 'Сокровенная роза' (1975), 'Железная монета' (1976), 'Думая вслух' (1979), 'Тайнопись' (1981), 'Девять очерков о Данте' (1982), 'Семь вечеров' (1982), '25 августа 1983 года' (1983), 'Порука' (1985); 'Антология фантастической литературы' (совместно с А.Бьой Касаресом и С.Окампо, 1943), 'Антология германских литератур' (совместно с Д.Инхеньерос, 1951), 'Введение в английскую литературу' (совместно с М.Э.Васкес, 1965), 'Книга о воображаемых существах' (совместно с М.Герреро, 1967), 'Руководство по фантастической зоологии'(совместно с М.Герреро,1967), 'Введение в литературу США' (совместно с Э.Самбараин де Торрес, 1967), 'История ночи' (1977), 'Что такое буддизм' (совместно с А.Хурадо, 1977), 'Краткая антология англосаксонской литературы' (совместно с М.Кодама, 1978) и др. Главными темами творчества Б., локализуемого им самим в интервале между смысловыми полюсами-циклами 'мифологии окраин' и 'игр со временем и пространством', выступили: универсальное, неизбывное, вневременное состояние творческого томления человеческого духа; интеллектуальный героизм разума, готового в погоне за ответами на загадки бытия преступить черту жизни и смерти; пафос и значимость религиозно-философских исканий и борений в истории людей; литературно-просветительский потенциал философских и теологических систем; эстетическая общность и ценность самых разнообразных, порой даже взаимоисключающих, этических учений. История культуры, разворачивающаяся в гиперпространстве всемирной Библиотеки ('бесконечной книги'), где издревле обитают философские гипотезы, художественные образы и метафоры, символы веры и мудрости многих веков, - должна, по мнению Б., восприниматься, оцениваться и переживаться столь же осязаемо и реально, сколь и мир, населенный вещами и людьми. Вселенная (она же Дворец и Сад) для Б. - метафора Книги (она же Библиотека или Слово). Согласно Б., критик, переводчик, читатель - соучастники процедур литературного процесса наряду с писателями. Ипостаси, в которых мы постигаем дискурсы любых
