— Если вы приблизитесь к моему клиенту и попытаетесь что-нибудь узнать от него без моего разрешения, я подам в суд на вас и на ФБР. Я подам заявление о нарушении этики в коллегию адвокатов в Луизиане и Теннесси, и я приволоку ваши задницы в суд по делам несовершеннолетних здесь, в Мемфисе, и судья вас посадит. — Она произнесла все это спокойно, без эмоций, но так убежденно, что все в комнате, включая Роя, поняли, что она сделает именно так, как обещает.
Он вымученно улыбнулся и кивнул.
— Хорошо. Извините, что мы слегка преступили черту. Но мы обеспокоены, и нам обязательно нужно побеседовать с вашим клиентом.
— Вы рассказали мне все, что вы знаете о Марке?
Фолтригг и Труманн сверили свои записи.
— Да вроде все.
— А это что? — указала она на папку, которую увлеченно читал Мактьюн. Он как раз дошел до попытки самоубийства. Она выпила таблетки, и свидетельскими показаниями было подтверждено, что она находилась в коме четыре дня. Ее бывший муж, доктор Кардони, настоящий кусок дерьма, имеющий, однако, деньги и, соответственно, поддержку юристов, немедленно обратился в суд с просьбой отдать детей ему. Если сверить даты, то можно было прийти к выводу, что распрекрасный доктор подал прошение и потребовал слушания именно тогда, когда она лежала в коме и боролась за жизнь.
Мактьюн не запаниковал. Он невинно посмотрел на нее и сказал:
— Кое-какие наши внутренние дела. — Ложью это не было, врать ей он боялся. Пленка находилась у нее, а она потребовала от них честности.
— Касается моего клиента?
— О нет!
Она сверилась со своим блокнотом.
— Давайте встретимся завтра, — предложила она. Хотя это было скорее решение, а не предложение.
— Мы очень спешим, Реджи, — взмолился Фолтригг.
— А я нет. А, насколько я понимаю, распоряжаюсь тут я.
— Судя по всему.
— Мне нужно время, чтобы все переварить и поговорить с клиентом.
Им хотелось совсем другого, но очевидно было, что этого другого они не получат. Фолтригг драматическим жестом надел колпачок на ручку и положил записи в портфель. Труманн и Мактьюн последовали его примеру, и какую-то минуту стол мелко трясся от того, что они передвигали бумаги и папки, перекладывая их с места на место.
— В какое время завтра? — спросил Фолтригг, застегивая портфель.
— В десять. Здесь же.
— А Марк Свей будет?
— Не знаю.
Они встали и потянулись из комнаты.
Глава 12
Уолли Бокс звонил в контору в Новый Орлеан по меньшей мере четырежды в час. У Фолтригга было сорок семь помощников прокурора, занятых различными видами преступности и стоящих на защите интересов правительства, а Уолли было поручено передавать им распоряжения босса, пребывающего в Мемфисе. Кроме Томаса Финка, делом Мальданно занимались еще три юриста, и Уолли считал необходимым звонить им каждые пятнадцать минут с инструкциями и новейшими данными относительно Клиффорда. К полудню вся контора уже знала Марка Свея и его маленького брата. Все сплетничали и строили предположения. Много ли мальчишка знает? Приведет ли он их к трупу? К середине дня секретарши в кафетерии обменивались дикими теориями касательно записки самоубийцы и того, что он сказал мальчишке, прежде чем проглотить пулю. Вся работа в конторе Фолтригга практически остановилась. Все ждали очередного звонка Уолли.
Фолтригг и раньше горел на утечке информации. Он уволил тех, кто, по его мнению, слишком много болтал. Он потребовал пройти проверку на детекторе лжи всем: помощникам, следователям и секретаршам. Он хранил важную информацию под замком, опасаясь утечки по вине собственных сотрудников. Он наставлял в угрожал. Но Рой Фолтригг был не из тех людей, которые вызывают в других желание быть верными своему долгу. Многие из его помощников были о нем невысокого мнения. Он играл в политические игры, использовал дела для достижения собственных целей, любил быть в центре внимания и относил все удачи только на свой счет, а во всех неудачах обвинял подчиненных. Он выискивал всякую ерунду, в которой можно обвинить выборных чиновников, и все ради дешевых заголовков в газетах, собирал компромат на своих противников и обливал их грязью в прессе. Он был политической проституткой, чей единственный талант в юридическом смысле заключался в умении вести себя в суде, где он проповедовал присяжным и цитировал Священное Писание. Сотрудники постоянно агитировали его баллотироваться. На любую должность.
В восемь утра начали звонить новоорлеанские журналисты. Они просили сделать официальное заявление по поводу смерти Клиффорда. Они ничего не получили. Затем, в два часа, перед прессой выступил Уиллис Апчерч, рядом стоял сияющий Мальданно, и в конторе прокурора появилось еще больше что-то вынюхивающих репортеров. Сотни звонков в Мемфис и обратно.
Пошли сплетни.
* * *
Они стояли у грязного окна в холле на девятом этаже и наблюдали за транспортом внизу. Был час пик. Дайанна нервно закурила сигарету и выпустила облако дыма.
— Кто эта адвокатша?
— Ее зовут Реджи Лав.
— Как ты ее нашел?
Он показал на Стерик Билдинг в четырех кварталах от больницы.
— Я пошел к ней в офис вон в том здании и поговорил с ней.
— Почему, Марк?
— Мам, меня напугали полицейские. И полицейские, и агенты ФБР — их тут полным полно. И газетчиков. Один сегодня меня поймал в лифте. Я решил, что нам нужен совет юриста.
— Юристы не работают бесплатно, Марк. Ты же знаешь, мы не можем себе позволить нанять адвоката.
— Я уже заплатил ей, — сказал он важно.
— Что? Как ты мог заплатить адвокату?
— Ей нужен был небольшой аванс, и она его получила. Я вручил ей доллар из той пятерки, что ты дала мне утром на плюшки.
— Она будет работать за доллар? Ничего себе адвокат!
— Она молодец. Отлично работает.
Дайанна удивленно покачала головой. Во время ее отвратительного бракоразводного процесса Марк, которому тогда было девять лет, постоянно критиковал ее адвоката.
Он часами смотрел по телевизору повторы передач про Перри Мейсона и никогда не пропускал “Закон в Лос-Анджелесе”. Уже много лет ей не удавалось его переспорить.
— Что она успела сделать? — спросила Дайанна с таким видом, как будто она вылезла из темной пещеры и впервые за месяц увидела солнечный свет.
— В полдень она встречалась с агентами ФБР и разделала их под орех. Позже она снова встречалась с ними у нее в офисе. Я ее после этого не видел.
