какие-то добрые слова. А теперь у меня нет на это сил, и потому я стараюсь такие тексты не читать и прошу всех: не посылайте и не уверяйте, что послали просто так. Я ведь знаю, как, едва отослав куда-то текст, сразу начинаешь ждать ответа, а потом — в любом случае — обижаешься. В этом ужас начала писательской жизни. Я его испытал, хоть и не долго, но в полной мере.
Получил множество вопросов, которые меня в основном порадовали. Я выбрал семнадцать и буду на них отвечать.
Меня попросили рассказать про мою необычную фамилию.
Мне моя фамилия необычной не кажется — и благозвучной тоже. Знаю про неё немного. Я пятое или шестое поколение Гришковцов, родившихся в Сибири. Как они попали в Сибирь, не знаю. Фамилия не еврейская, а украинская. Знаю, что где-то под Винницей есть деревня Гришковцы. А может быть, и не под Винницей, но где-то там. Фамилия точно не знатная и ничем не примечательная. К каким-то историческим событиям мои предки отношения не имели. Во всяком случае, таких документов у меня нет. Прадед же мой был инженером-железнодорожником, но я об этом писал в «Реках».
Есть ли у меня новые друзья, появившиеся уже в период известности и не связанные с профессией?
Теперь у меня только такие друзья. Сначала почти полностью исчезли из моей жизни друзья, оставшиеся в родном городе. А потом как-то оторвались друзья и коллеги по самодеятельному театру. Я это очень остро переживал, но тут ничего сделать нельзя. Теперь новые друзья, все не коллеги. Появились и очень близкие. Есть у меня один друг, который меня поразил. Мы с ним познакомились четыре года назад, и примерно через полгода он подарил мне целую стопку своих фотографий. Это были фотографии детства, юности, даже армейские. Он сказал: «Мы тогда с тобой не были знакомы, но пусть у тебя будут эти фотографии, будто мы с тобой дружили всю жизнь». Красиво, правда?
Слушаю ли я записи с «Бигуди», какие, и как мне мой голос?
Последний альбом слушаю. Там мой голос так записан, будто и не мой. Ещё мне нравится песня «Петь». Не сочтите это нескромным, но я многое слушаю из наших альбомов. Меня только огорчает, что первый альбом записан плохо. Но мы выпустим «The Best». Переиграем и переговорим любимые вещи. Тогда буду слушать ещё больше.
Почему я теперь не сижу на сцене перед спектаклями?
Я бы продолжал сидеть, но пришлось прекратить. Обязательно находятся несколько человек, которые выходят на сцену с просьбой об автографе.
С этим ничего не поделаешь. Пришлось отказаться от ритуала.
Новая книга будет написана в стиле «Рубашки» или она биографическая?
Она точно не биографическая в смысле описываемых в ней фактов. Но факты значения не имеют. Все переживания не вымышленные. А написана она будет как «Рубашка»…
И вот ещё такие вопросы: пишу ли я по плану или как снизойдет? Как много я пишу в день или пишу по вдохновению? Можно ли научиться писать, и учат ли этому?
Считаю, что слово «вдохновение» — что-то очень непрофессиональное. Не знаю, что такое вдохновение. Может быть, это тот миг, когда приходит замысел. Может быть, это когда хорошо получается. Не знаю. Я пишу, когда на это удается выделить время. Но выделяю время на писательскую работу, когда есть замысел. А если пришел замысел, время необходимо найти. И если это время найдено, то в это время я буду писать. С удовольствием, радостью, с трудом, по многу часов в сутки. Главное, чтобы было в тот момент хорошее здоровье, не было отвлекающих и тревожащих факторов и было хоть что-то, напоминающее душевное равновесие.
А когда-то, когда занимался своим маленьким студенческим театром, вдохновение у меня было. Тогда я к себе очень внимательно прислушивался и очень себя любил.
Вот ещё какой вопрос: почему я живу в Калининграде?
Интересно, почему возникает такой вопрос? И интересно, в каком нужно жить городе, чтобы этот вопрос не возникал? Наверное, в Москве.
Живу, потому что нравится. Я с рождения житель провинциального города. Областной центр для меня — естественная среда обитания. К тому же Калининград достался мне не по факту рождения, я сам выбрал этот город и живу. С Москвой нет никаких противоречий. Никогда не участвую в провинциальных разговорах, в которых ругают Москву. Наоборот. И новый роман будет очень московский — но живу в Калининграде.
Может ли счастливый человек писать стихи или прозу?
Если удастся выяснить, что такое счастье, и мы сможем договориться со спросившим об этом понятии, смогу ответить и на этот вопрос.
Ещё два вопроса, которые формируются в один. Они связаны с тем, что я часто отказываюсь от интервью. Кому и когда я даю интервью? Чего больше всего не люблю в журналистах?
В основном, я даю интервью тогда, когда считаю, что есть повод. Вот перед выходом новой книги буду давать много интервью. Когда же профессиональной причины нет, я от этого воздерживаюсь. Комментировать политическую, культурную жизнь страны, светские события и жизненные процессы в целом мне неинтересно, и уж точно это не моё дело. К тому же во время интервью «обо всём» нужно отвечать на вопросы, ответы на которые журналистов не интересуют.
В журналистах чаще всего видна невероятная поверхностность. И уверенность в том, что они могут обо всём судить. Вообще обо всём! Правда, далеко не все журналисты такие. Я знаю и глубоких, и тонких, и чувствительных. Но в основном всё-таки это те, которые судят обо всём. А ещё есть журналистский пафос. Много в журналистах ужасного… Но когда я приезжаю в какой-то город впервые, всегда провожу пресс- конференции, никогда на них не опаздываю и стараюсь отвечать на все вопросы. И ещё стараюсь сделать так, чтобы пресс-конференция была содержательным часом жизни. Хотя и знаю, что большая часть разговора не попадет ни в какие местные газеты. И часто после приятного и доверительного разговора читаю на следующий день исключительно гадкий комментарий. Но по этому поводу я научился не переживать.
Было ли мне неудобно в первый раз раздеться на спектакле «ОдноврЕмЕнно»?
Ни капельки. Во-первых, раздевался не я, а персонаж. Во-вторых, в этом была художественная необходимость. В-третьих, перед этим актом я всё объяснил. А к своей внешности в одежде и без одежды я отношусь очень спокойно.
Как отношусь к распространению моих спектаклей в Интернете? С удовольствием.
И, наконец, самый последний вопрос на сегодня. Этот вопрос мне дорог. Комфортно ли мне жить в наше время, и ощущаю ли я его своим?
Я его ощущаю абсолютно своим. Я люблю своё время. Его любить очень непросто, но совершенно уверен, что пока удаётся его любить, удаётся быть современным художником. Удается быть точным. Как только не хватит сил любить время, в котором живу, стану от этого времени отдельным и, видимо, старым. Но комфортным я наше время не считаю.
Мне кажется комфортным время конца XIX и самого начала XX века. Хотел бы быть морским офицером в то время. Но это так мне кажется. Скорее, я хотел бы побывать в том времени. Хотя бы недолго. И в пятидесятые годы в Америку хотел бы, побыть адвокатом типа Перри Мейсона. Или владельцем джаз- клуба в Сан-Франциско, и чтобы вокруг только девушки пин-ап. Многие времена мне кажутся комфортными,
