Медь, а никакая не бронза.
— Наплевать. Бронзовый век и должен был начаться с меди, скажешь нет? Значит, — Юрик дидактически устремил вверх указательный палец, — ранняя бронза. Будем пока так считать. Сколько это — наверно, тысяч пять лет до новой эры?
— Ну, — буркнул Витюня. Он не знал сколько. Потом до него дошло. — Блин…
— Блин, — согласился Юрик. — Влипли. А еще хочешь взглянуть кое на что? Не поленись, сходи вон туда, правее родничка. Да-да, вон туда, где мухи.
— Зачем еще?
— Сходи, говорю. Увидишь.
Как-то само собой получалось, что Юрик взял инициативу в свои руки и уже начинал командовать. Нельзя сказать, что Витюню порадовало данное обстоятельство, однако возражать он не стал, это всегда успеется. Главное, среди всей окружающей дури, среди до ломоты в затылке непонятного бреда нашелся один более-менее нормальный человек, пусть и со странными фантазиями. Придумал тоже: пять тыщ лет…
Шагах в тридцати трава была примята. В нос ударила тухлая вонь, из травы при приближении Витюни с мерзким жужжанием поднялся крутящийся столб крупных зеленых мух.
— Видал? — спросил Юрик, дождавшись возвращения окончательно посмурневшего Витюни. — Ну и что это, по-твоему?
Витюня отмахнул увязавшуюся муху и поборол приступ тошноты.
— На крысу похоже.
— Ясен пень, крыса, только без хвоста и шкуры. Ободрана дня два назад. Кто ее мог ободрать, как мыслишь?
— Не ты?
— Не я. Сказал же: два дня назад, а не вчера.
— Значит, псих какой-нибудь, — пробубнил Витюня.
— Ладно. Тогда сходи вон к тому дереву.
— К елке, что ли?
— Это лиственница.
— Не пойду. Сам иди.
— Был уже. Думаешь, почему я от дерева ушел? Там еще одна тухлая крыса, только со шкуркой. Прибита к стволу медным гвоздем. Говорю сразу: я не прибивал.
— Тогда тот же псих. Или другой.
— Не катит, — с удовольствием сказал Юрик. — Тебя послушать, так здесь одни психи живут. А я, между прочим, с высоты стадо видел. Вон там, за горушкой, километрах в трех отсюда. Овцы, пастухи, собаки. Я потому и на дерево сел, как лапоть, что до самой земли башкой вертел во все стороны и соображал, что к чему. Значит, здешние психи занимаются скотоводством и примитивной металлургией, а заодно сдирают шкуры со всякого зверья, так? На тех, кто напал на тебя, были, говоришь, волчьи шкуры? — Витюня кивнул. — Тогда почему я должен считать их психами? По-моему, нормальные полудикари, наши с тобой пращуры. Что это означает, ты понимаешь?
Витюня только посопел в ответ. Правды не хотелось, правда резала глаз и была ужасна. И почему-то принять ее казалось постыдным. Словно выйти на помост и, не прикоснувшись к штанге, отказаться от попытки.
— Сперва и я думал, что провалился куда-то во времени, — продолжал Юрик, невозмутимо почесываясь. — Судя по артефактам, мы усвистели тысяч на семь лет назад. Два плюс пять будет семь. Словом, туннель во времени, как в идиотских сериалах. Мир вроде наш: солнце, горы, лес… на Урал похоже. Слушай, у тебя часы есть?
Витюня покачал головой.
— В бытовке оставил.
— И у меня нет. Но вроде сутки здесь как сутки. Если бы ночь была в двадцать часов, я бы заметил… А на небо ты не смотрел?
— Луны не было, — сказал Витюня, — я точно видел. — Подумавши, он сообщил неуверенно: — Но ведь это бывает, что луны нет, да?
— Бывает, бывает, — успокоил Юрик. — Новолуние называется. А в звездах ты что-нибудь понимаешь?
Витюня только покачал головой.
— Я тоже не очень, однако Большую Медведицу от Кассиопеи как-нибудь отличу. Так вот, оба созвездия на месте, Полярная тоже наличествует. Большая Медведица — тот же ковш, что у нас, один в один, а что это значит?
— Что? — спросил Витюня. Болтовня нового знакомца смешивалась в его голове в какой-то однородный цементный раствор.
— А то, что за семь тысяч лет ковш должен был исказиться, понятно? Астрономию в школе проходил? Рисунок в учебнике помнишь?
— Ну?
— Чего «ну»? — снисходительно спросил Юрик. — Помнишь или нет? Семь тысяч лет это не пятьдесят тысяч, но какую-никакую разницу я бы увидел. А ее нет! Совсем нет, врубаешься? И Полярная на месте!
Понять логику Юрика Витюня уже не пытался. Ясно было только одно: сейчас придется принять на себя еще один удар подлюки-судьбы. И суметь выдержать его, как штангу, пусть и с хрустом позвонков… лучше бы, конечно, без оглушительного пука, от которого покатываются зрители.
— Это не наш мир! — Юрик неприятно рассмеялся. — Похожий, но не наш. Отличающийся по времени, но не сильно. И в этом мире только-только начался бронзовый век!
— Чо? — спросил Витюня и заворочался. Под ложечкой внятно екнуло.
— Чо слышал. Возражения есть? Нет? Тогда принимаем как рабочую гипотезу. Вопрос второй: что нам делать?
— Идти.
— Куда?
— Ну туда же… по течению.
— Тебя что, о пень шарахнуло? — Юрик фыркнул. — Обломись. Что мы там забыли?
Витюня смолчал, не сумев найти ответ. А в самом деле, что? Но река все же давала хоть какую-то определенность — иди себе бережком, а там уж куда выведет. Почему бы реке не вывести куда-нибудь?
В голове тяжело, как камни, ворочались обрывки неоформившихся мыслей. Стучало в висках и отдавало в затылок.
Костерок прогорал. Рдеющие угли подергивались серым пеплом. Дунул ветерок, шевельнул ветки, колыхнул на лиственнице стропы парашюта и уже на последнем дыхании доструил до носа запах крысы. Юрик сплюнул и спросил:
— Тебе не жарко?
— Угу, — согласился Витюня, но телогрейку и треух не снял. Меньше мороки. А если пара лишних килограммов выйдет с потом, то тем лучше. Перед соревнованиями приходилось и по пять кило в бане сгонять, дело привычное.
— То-то и гляжу: перегрелся.
— Парашют снимем? — спросил Витюня, уходя от неприятной темы.
— Я уже пробовал. Ничего не выйдет. А жаль: палатку бы сделали.
— Можно дерево срубить.
— Вот этим? — Юрик ткнул пальцем в медный топорик, скривил лицо и снова сплюнул. — Попробуй. Дня на два работы. Да еще неясно, что это за дерево такое — может, какое-нибудь священное. Дохлых крыс зря не прибивают.
Снова помолчали. Потом Витюня спросил:
— Ты это давно?
