Витюня подумал.
— Шаманы бывают, — признал он неохотно. — У дикарей. Только они с бубном.
— Ну, мне все равно, как назвать: шаман, колдун… То есть колдунья. Здорово она надышалась, пари держу — наркотик. У тебя в голове не плывет?.. У меня плывет немного. — Юрик всхохотнул. — Не-е, хохма!.. Как пошла она ножом махать, глазищи вот такие — я думал, порежет нас на фиг. Думал, пора отмахиваться…
Голова у Витюни тоже кружилась, а еще его слегка подташнивало, однако признаваться в этом не хотелось. Повисла пауза.
— А она вообще-то ничего, — сообщил наконец Юрик. — Для местной, конечно… Жаль, я у нее ничего не выспросил, ну да еще успею…
Витюня безмолствовал. Тормошить его, хохмить — настроения не было. Юрик потянулся к кувшину и обнаружил его пустым. Ну конечно! Опять фельдмаршал все вылакал…
— Эй, вы там! Дети природы! Пива!..
К его громадному удивлению, шкура неопознанного зверя, прикрывающая дверной проем, откинулась, под дымовыми слоями обозначились холстинная юбка, прошлепала пара босых ног, и грудной женский голос произнес не без робости:
— И-хо тум лепо Юр-Рик? Рано — не рано?
У Юрика дернулся кадык.
— Не рано!
Большой шмат дымящегося мяса появился словно по волшебству. Вслед за ним не заставил себя ждать и новый кувшин.
— А хлеба? — подал голос Витюня, но женщина уже ушла.
— У них нету, — объяснил Юрик между двумя глотками. — Теперь до нового урожая… А тебе что, ихние лепешки понравились?
— Угу.
— А мне нет. — Юрик поперхнулся, отставил ополовиненный кувшин и принял задумчивую позу. — Слышь, Витек, а ведь я чего-то не понимаю… То нас боялись, как прокаженных, а как шаманка нашаманила — опять к нам со всем уважением… А, батыр?
— Пива оставь, — неласково прогудел Витюня. Сейчас ему не нравилось решительно все: и легкая тошнота, и Юрик, и непонятная переменчивость в настроении местных, и вернувшееся чувство тягостного недоумения. За что опять?.. Ведь он уже почти смирился, согласился ждать, и жизнь среди дикарей мало- помалу переставала казаться подлым ударом судьбы…
— Точно! — в восторге завопил Юрик и звучно хлопнул себя по лбу. — Вспомнил! А ведь я о таком читал когда-то! Не помню, как книжка называлась, что-то про дикарей… африканских, а может, амазонских. Там шамана не трожь! Обидится, шмальнет в тебя такой вот стрелочкой, а в стрелочке — злой дух сидит, дожидается. Главное, чтобы шмальнуть при свидетелях и кожу царапнуть, а там уж жертва сама чахнет и помирает. Самовнушение, понял? Главное — верить! Свидетели, ясное дело, всему племени раззвонят, что в чуваке злой дух поселился. И — кранты! — Юрик зашелся от смеха. — Ой, не могу!.. Здай кышун ухара, помнишь? Злого духа тебе в живот, хр-р… Это значит, в нас с тобой, батыр, сидело по злому духу, сечешь? Ох… — Он упал на лежанку, забулькал и задрыгал ногами. — И местные решили, что мы вот-вот помрем? Ой, комедия… Ну все, фельдмаршал, собирайся завтра на «полигон». Кворум теперь точно будет. Ох… Слышь, Вить, ты как себя чувствуешь без злого духа, а? Нормально или чего-то не хватает?
Витюня болезненно наморщил лоб.
— Чо?..
Глава 18
Но не языческого края
На нем одежда боевая…
Застегнув на себе телогрейку (как всегда, верхняя пуговица не сошлась с дыркой), Витюня озадаченно почесал в затылке. Спецодежду, выданную некогда скаредным прорабом Мамыкиным, было не узнать. Зашитые умелой рукой, исчезли прорехи, и нигде не топорщилась серая вата. На груди и животе тесно, одна к одной, сидели круглые медные бляхи. На спине их не было: всякому было ясно, что непобедимый богатырь Вит-Юн не станет показывать врагу спину. Воткнутый в землю лом венчала ушанка, также обшитая бляхами. Три штуки: одна побольше на лбу и две поменьше, овальной формы — на ушах. Какой-никакой, а шелом.
— Не жмет? — участливо спросил Юрик.
Витюня подвигал руками.
— Вроде под мышками трет немного. И где живот…
— Сам виноват. Не знал, что от пива толстеют?
На этот раз привычный наскок Юрика возмутил Витюню до глубины души.
— Ты, что ли, меньше пил?!
— Сравнил! — Юрик громко хмыкнул. — Я все время на ногах, дел невпроворот, а ты только и делаешь, что валяешься. Один день помаршировал с фалангой — умаялся, болезный… Учти, в бою мне тебя шевелить будет некогда. Проиграем сражение — вождь всех собак на тебя повесит, непобедимый богатырь…
— Какое еще сражение? — недоуменно пробурчал Витюня. — Опять, что ли?
— Опять, — любезно пояснил Юрик. — Или снова. Или вдругорядь. Тебя для чего племя кормит? Ты давай топай, а то опоздаем на сборный пункт. Лом не забудь…
— Я говорю, опять напал кто-то, что ли?
По всему было видно, что Юрик опять собирался сказать какую-нибудь гадость, но он только прищурился юмористически и пожал плечами.
— Да вроде нет пока.
— А тогда куда это мы намылились в такую рань? — вопросил Витюня, оглядываясь на покинутую землянку.
— В поход, батыр. — Юрик был оживлен сильнее обыкновенного. — В наш первый боевой поход. По долинам, естественно, и по взгорьям.
— На кого?
— На соседей. — Юрик махнул рукой. — На тех, что живут за во-он той горой. Народец имени какого-то зверя, вроде как соболя. Мне шкурку показывали, но я в мехах не очень-то, сам знаешь. Не мой профиль. Я же больше по бюстгальтерам…
Витюня выразительно покряхтел, и Юрик умолк.
— Не понял. Они здешним что, враги?
— Наоборот, друзья. — Юрик фыркнул. — Ну, вроде не закадычные, если я верно уловил, но друзья. Так сам посуди: не с врагов же начинать — те наготове и вдобавок сильнее! А эти от нас ничего не ждут, и зря. Нет, Растак — умная голова, ему только с эпохой не повезло. Родись он лет через пятьсот — какой Аттила из него бы вышел!..
Витюня остановился посреди проулка и помотал головой.
— Я не пойду.
— Почему?
— Не хочу.
Юрик тоже остановился, в нетерпении притоптывал ногой. В руке копье, на спине щит-плетенка, похожий на днище большой корзины, за поясом проушный топорик-клевец, под мышкой мотоциклетный
