нарушителями сами. Растака побьем вместе, а дальше уж вы сами думайте… — Шанги продолжал улыбаться. — Как-никак восемьсот воинов — сила немалая…
— Ага, — озадаченно проговорил Хап и, сообразив, захохотал снова, раскачиваясь и толкая соседей. — У нас восемьсот… ну пусть после битвы чуть меньше, все равно много, да? А вы нас прикроете со стороны крысохвостых! А Растаку не поможет никто, ха!..
Глава 29
Теперь улыбались все.
Не дай мне, Феб, быть генералом,
Не дай безвинно поглупеть!
Хуже всех приходилось тропильщикам, топчущим в глубоком снегу извилистую — искали, где снег хотя бы не по пояс! — стежку для растянувшегося шагов на тысячу войска. С десяток воинов Беркута, помилованных Растаком, истово зарабатывали жизнь и маячущую вдали свободу своим женам, матерям, детям. Будь благословен вождь людей Земли, оставивший тлеть искорки бывшего гордого и сильного племени, — мог бы и затоптать!
Никто не подгонял тропильщиков, в том не было нужды. Двое передовых, привязав к ступням ивовые плетенки, похожие на те, что употребляются охотниками на болотистых берегах Матери Рек, с хрустом ломая наст, топтали и топтали снежную целину. Двое идущих за ними уминали снег плетенками поменьше. И наконец, остальные притаптывали тропу уже обыкновенными чеботами. Выбившись из сил, передовые тропильщики менялись местами с задними, и тогда гигантская человеческая змея, наткнувшись на препятствие, минуту-другую тормозилась головой и толстела, подтягивая хвост.
Пять с половиной сотен воинов, хорошо отдохнувших, сытых, залечивших старые раны, вооруженных лучшим оружием, — кто устоит перед этакой силищей? И пусть последние седмицы зимы, как всегда, многоснежные, не самое удобное время для похода, пусть люди забыли, кто и когда воевал встарь в такое неподходящее время, пусть о стремительном броске нечего и думать — тем лучше! Кто ждет большой войны в такое время, когда человек не высунет без дела носа на улицу? Кто решится напасть?
Никто. А значит, можно, ослабив обычные дозоры на границах, кинуть в поход почти всех, чтобы Волки, получив первый ошеломительный удар, крепко подумали, прежде чем подставлять лоб под второй. Меч не пробьет щита, но тяжелая булава крушит его в щепки. Большая рыба пожирает маленькую рыбку. Матерый секач одним своим видом устрашит нахального подсвинка. Большое привычно торжествует над малым. Пусть первый же урок пойдет Волкам на пользу, если окажется, что участь Беркутов ничему их не научила. Конечно, их чародею незачем жить, да и вождя придется заменить кем-нибудь — слишком уж горд Ур-Гар, чтобы быть послушным. Хорошо бы догадался пасть в бою от случайного меча — не хочется сразу ославить себя убийцей в глазах нового племени сююза.
И пусть думают соседи, что первый удар Растак нанесет детям Вепря, — нет, удар обрушится на Волков! Как ни хочется поквитаться с Туулом, остудить местью гнев, — Вепри подождут. Глупый рад упиться местью — умный и месть заставит служить себе.
Растак с десятком отборных воинов держался в середине человеческой змеи. Чуть впереди, окруженный своими соплеменниками, не по-людски косолапо переваливался Култ, раз за разом выдыхая целые облака пара из бочкообразной груди. Опытный Хуккан во главе передового отряда шел следом за тропильщиками, указывая направление; менее искушенный в набегах Риар командовал замыкающим отрядом.
По подсчетам Юрика, шел февраль. Дни становились длиннее, а сумерки короче. В полдень солнце размягчило наст, и человеческая змея потекла тяжелее, словно разморившись. Снег на тропе, растоптанный в грязную кашу сотнями ног, кашей и оставался, злорадно чавкая и нипочем не желая утаптываться в фирн.
Где-то между серединой и хвостом змеи, то есть, по местным понятиям, в самом безопасном месте, имелся небольшой разрыв. В нем, оберегаемые привычным уважением от понуканий и толчков в спину, держались трое. Первый, детина среднего роста, чрезвычайно широкий в плечах и поясе, был облачен все в ту же частично бронированную телогрейку и облысевший треух с медным налобьем, имел на ногах валенки, обшитые вокруг ступней чьей-то волосатой шкурой, за плечами — небольшой кожаный вещмешок, на левом плече — доху, свернутую на манер шинели, а на правом — небывалой длины меч с темным лезвием, без ножен. Рукоять меча Витюня придерживал рукой в новой меховой рукавице, реквизированной, кажется, у Беркутов и давно заменившей негреющее брезентовое непотребство, выданное некогда Луноходом и разошедшееся по гнилому шву на второй день после выдачи.
Что до Юрика, то он не изменил своему оранжевому комбинезону (принявшему стараниями супруги более приличный вид), но поверх надел тулупчик из овчины мехом внутрь. Вооружением богатырь Юр-Рик не слишком отличался от большинства воинов: круглый щит с бляхами, длинное копье в руке, топор и длинноватый, в полтора локтя, меч за поясом. Единственное отличие не бросалось в глаза: и меч, и топор, и наконечник копья были специально для него сработаны кузнецами из того, что Растак называл «лучшей медью с добавками» и в чем Юрик подозревал бронзу. Во всяком случае, его меч оставлял зарубку на обыкновенном медном клинке.
Третьей шла Юмми. Если бы воля вождя не погнала ее в этот поход, как и во все предыдущие, она пошла бы сама. Как можно отпустить мужа одного, когда войско идет на такого противника, каковы Волки? В бою он совсем не следит за собой, прикрывая непобедимого Вит-Юна… а кто прикроет его самого? Как все воины, Юмми несла большой щит, копье и меч. Вещевой мешок, с виду такой же, как у мужа, весил поболе: если уж женщины участвуют в походе, им выпадает нести тяжести — иначе как усталые мужчины сумеют дать отпор врагу, напади тот неожиданно? И — страшно подумать — вдруг любимый Юр-Рик не успеет вовремя поднять щит, услыхав за кустами стук тетивы о рукавицу?
Поначалу чесали языки, и Витюня, страдая от подколок Юрика, оборачивался, а так как заплывшая бургами мышц шея штангиста мешала как следует повернуться голове, он поворачивался корпусом и ковылял боком, как краб. Потом рыжий надоеда сообщил, что надо бы подкинуть аборигенам идею лыж, и примолк — то ли у него кончились слова (что вряд ли), то ли решил беречь дыхание. Хотя, конечно, этот переход ничуть не напоминал прежние марафонские кроссы: знай себе топай — и дотопаешь вместе со всеми. На руках для скорости не понесут.
Путь был знаком: мимо Двуглавой, затем поворот на юг и долгий подъем на гряду, далее то на запад, то опять на юг по волнистому гребню Змеиной гряды. В одном месте Юрик нарушил молчание:
— Слышь, батыр! А ведь это тут мы с тобой под грозу попали. Помнишь? Тогда еще на твоем ломе огонь зажегся…
— Ну? — буркнул Витюня, не оборачиваясь.
— Да нет, я ничего… Может, повторишь для поднятия боевого духа?
И фыркнул. С полминуты Витюня шел крабьим ходом, но так и не придумал, что ответить. Зато Юрик, споткнувшись о выперший из-под снега валун, зашипел и несколько шагов скакал на одной ноге.
— Это ты повторяешь, — удовлетворенно прогудел Витюня и даже просветлел лицом. — Помнишь, как тогда хромал?
— Сравнил! Тогда я с дерева прыгал! Слушай, а вот что интересно: висит там еще мой парашют или увели?
— А я откуда знаю? Увели, наверное.
— После того как мы побили крысохвостых? Может, они приняли нас за посланцев богов или там за духов каких-нибудь. Тогда, я думаю, оставили парашют на лиственнице и молятся на него. Спорим?
— Крысиных хвостов к нему напришивали, — неожиданно съязвил Витюня и хрюкнул басом.
