все равно изображение осталось мутным. Проклятая лунная пыль осталась на линзах, как приклеенная. Вот мерзость! Ни у одного природного материала нет такой суммы гадостных свойств. Торопясь успеть к следующему импульсу, я отработал двигателями ориентации и ненадолго повернулся «лицом» вперед. Где же площадочка Скворцова?
Я не увидел ее. Хуже того, я усомнился в том, что падаю в нужный мне район. Однако падал, что было довольно противно.
– Вызываю «Аристотель», – подал я сигнал в эфир. Пусть не говорят потом, что я тупо самоубился, не предприняв никаких действий к спасению. – Кто-нибудь слышит меня? Фрол! Вызываю Фрола Пяткина…
Молчание.
Ладно, помолчу и я.
Теоретически площадочка Скворцова должна была находиться в пределах пятисот метров от вычисленной точки моего прилунения – достаточно близко, чтобы, подкорректировав траекторию двигателями ориентации, посадить себя как раз на нее. Теория – хорошая вещь. Плохо, что практика не всегда совпадает с ней.
Я еще замедлил падение. Потом еще, а когда до вершин лунных скал осталось не более сотни метров, завис и пошел по расширяющейся спирали. Подо мной проплывал воплощенный в камне тихий ужас; видимо, тот, кто отвечал за лунный рельеф, нарочно собрал именно здесь дикий хаос корявых скал и глубоких провалов между ними. Хоть бы один кратер – небольшой такой, несколько метров в поперечнике, но с ровным дном! Мне бы хватило. Но нет – как видно, кратеры по лунной поверхности распределял все тот же вредитель…
Подо мной проплывали остроносые пики, разделенные бездонными разломами, куда никогда не проникал солнечный свет и куда он никогда не проникнет, если только с Луной не случится какого-нибудь космического катаклизма. Надвигались и оставались позади лезвийно-острые, как каменные гребни на острове Кауаи, вершины скальных стен. Словом, куда ни кинь взгляд, везде дрянь, дрянь, дрянь… Ни одного, пусть крохотного, местечка, чтобы сесть, не покалечив «паука». Рельеф, будто специально выдуманный врагом или идиотом. Или враждебным идиотом. Но кто бы ни создал этот медленно ползущий подо мною ландшафт, чувство прекрасного отсутствовало у него в принципе. Можно прожить долгую жизнь и не встретить вторично такого же каменного безобразия.
Здесь даже реголита, обыкновенного намозолившего глаза лунного реголита толком не имелось. Негде ему, рыхлому, было удерживаться – и он сползал в трещины и каньоны. Какой же они глубины? Десятки метров? Сотни?
Да какая разница… Я не собирался нырять туда. Я собирался просто и без затей прилуниться. Ну, пусть с затеями… Приключений я боюсь, что ли?
Чего нет, того нет. Остаться лежать на дне разлома в полном сознании – вот чего я боюсь…
К началу моих маневров над заданным районом у меня еще оставалось шестьдесят процентов твердого топлива. Когда осталось пятьдесят два, я начал нервничать.
В таких случаях полагается слушаться рассудка – но какого именно? Я с удивлением обнаружил, что у меня их два. Один говорил проникновенным голосом: «Хватит уже, уноси ноги, пока еще можно», – на что второй возражал, покрикивая петушиным фальцетом: «Не слушай его! Ищи! Ищи, пока не найдешь! Для чего ты здесь? Чтобы совершить прогулку и вернуться? Да над тобой смеяться будут! Забыл, кого не судят?»
Нет, я не забыл. Потому и позволил второму рассудку взять верх над первым.
Пятьдесят процентов топлива в остатке…
Сорок девять…
Я заложил новый виток спирали.
Сорок восемь…
Мысленно я решил оставаться в этом районе, пока у меня еще есть топливо на один прыжок до «Аристотеля» и одно торможение при посадке, – но в крайнем случае я был готов выйти и за этот лимит. Ну, не смогу долететь до станции – и что? Сяду где-нибудь в более подходящем месте, хотя бы в кратере Дезарг, и дождусь помощи. Меня не бросят, я ценное имущество. Вероятно, придется поскучать какое-то время, но в конце концов меня подберут. Кто воспитан Экипажем и в Экипаже, тому ведомо: здравый смысл группы обычно побеждает амбиции разных дураков.
Хотя и не всегда сразу. Поэтому лучше бы мне обнаружить ту площадочку как можно скорее.
Сорок шесть процентов…
Я еще раз вызвал «Аристотель» – и вновь ничего не услышал в ответ. Ну ладно…
Расширять спираль уже не имело смысла, и я принялся сужать ее, опустившись пониже. Острые пики то и дело проносились в опасной близости от моего титанового брюха, и я чувствовал, как холодок бежит у меня по хребту – по отсутствующему, елки зеленые, хребту! Но бежит. Моя цель наверняка пряталась в глубокой тени какой-нибудь скалы, и я всматривался в корявый ландшафт всеми незапыленными «глазами». Это?.. Я гасил скорость и снижался, чтобы убедиться: опять не то, и вновь взмывал, скручивая спираль…
А потом ощутил желание хорошенько треснуть себя по лбу. Черт! Черт! Все-таки как ни полируй интеллект, а внутри него всегда отыщется хорошо устроившийся болван. И ладно бы он сидел тихонько, никому не мешая, но ведь мы то и дело доверяем ему управление не только нашим телом, но и нашими мыслями! Ему! Болвану! Тупому исполнителю, рабу привычных схем!
Зачем я ищу площадочку Скворцова? Чтобы сесть на нее, а потом ковылять четыре километра до Семигранника. Очень мило. Достаточно один раз непредвзято взглянуть вниз, чтобы понять: не доковыляю. Поломаю лапы и в конце концов непременно свалюсь в какую-нибудь трещину, откуда уже не выберусь. Одно дело изучать нарисованный компьютером рельеф, и совсем другое – видеть его воочию со всеми подробностями.
Был другой вариант, и я мысленно обругал себя за то, что не додумался до него раньше. Что такое Семигранник? Плоское тело примерно двух-трехметрового поперечника, лежащее в первом приближении горизонтально. Это ли не посадочная площадка?
Ага. А если артефакт чужих хрупок? Если при соприкосновении с ним любого искусственного тела в мире начнет твориться черт знает что? Если Семигранник вообще не материальное тело в нашем понимании, а ход в иное измерение? Если… да сотню этих «если» можно выдумать в два счета!
Значит, вернуться, не исследовав артефакт? Принять обвинения в мальчишестве от истеричного полковника и в трусости – от Фрола Пяткина?
Не дождетесь.
Я поднялся на километр, потянул к северу – и ровно через четыре километра увидел Семигранник.
Он сверкал в свете низко висящего Солнца и отбрасывал здоровенный солнечный зайчик на корявую скалу. Собственно, зайчик-то я и увидел вначале, а затем уже, сориентировавшись по Солнцу, разглядел артефакт чужих, – но кого в данном случае интересуют подробности? Важно то, что я увидел его раньше, чем начал тратить тот минимальный резерв топлива, что предназначался для прыжка к «Аристотелю».
Фотографии обычно не врут, если только они не подделка. Артефакт и вправду имел в плане форму правильного семиугольника. Кажется, он был плоским, как таблетка, – этакая светло-серая металлическая с виду призма высотой не более полутора-двух дециметров. Чуть накренившись, он лежал поперек расселины неизвестной глубины. Словно мост. Кто сбросил его сюда? Зачем? Послание ли это нам или просто ненужная вещь, выброшенная чужими?
Эти вопросы более дисциплинированный ум задал бы позже – в данный момент самый насущный вопрос звучал иначе: достаточно ли надежен Семигранник как посадочная площадка?
Медленно опускаясь, я все больше убеждался: нет. Одна сторона Семигранника прочно покоилась на краю расселины, зато другая цеплялась за край считаными сантиметрами. Даже если мне посчастливится осуществить самую мягкую из всех мягких посадок, где гарантия, что вес «паука» не заставит Семигранник сдвинуться? Ищи его потом на дне трещины до скончания века… А меня сдадут в металлолом, то есть, конечно, в том случае, если мне удастся спастись. Поэтому лучше бы не удалось.
Сесть рядом? Негде…
Я отработал тормозным двигателем, замедлив падение. Может, все-таки рискнуть опуститься прямо на
