палец в папиллярный идентификатор и сфотографировали сетчатку. Я бы не особо удивился требованию пройти ДНК-анализ. Все это время дизель автомотрисы работал, извергая сизый выхлоп, однако воздух в подземелье оставался приемлемым – вентиляция работала как надо. Убедившись, наконец, что я – это я, а не подделка, караульный офицер показал знаком, что можно вновь надеть респираторы, и козырнул, будто муху от виска отгонял.
– Проезжайте, – тявкнул он.
Иногда мне приходят на ум ненужные вопросы без готовых ответов. Вот и сейчас я задумался: а какие чувства и мысли должны были шевельнуться в этом немолодом уже служаке при виде меня? Новый человек на объекте, не то что давно знакомый Магазинер, причем всего-навсего в обер-лейтенантском чине… Странно? Возможно. Интересно знать, чему его учили: не обращать внимания на странности – или, напротив, обращать и настораживаться? Или когда как, в зависимости от ситуации? Но каким образом он определяет, когда надо утроить внимание, а когда можно оставить его на привычном, штатном уровне? Инстинкты подсказывают? Тогда чем он лучше сторожевой собаки, этот одноглавый цербер?
Я пытался понять, какие мысли могут шевелиться в голове такого вот служивого, и не преуспел. Человек-функция, только и всего. Много их вокруг, людей-функций. Вне службы они, может, и люди, хотя трудно в это поверить. Смеются, любят, растят детей, ходят в гости к друзьям – это я понимаю. Но о чем они думают? И довольны ли таким существованием?
Я бы на его месте озверел или спился. Но я был на своем месте, а он – на своем. Я всегда дрался за то, чтобы сделать мою жизнь интересной и насыщенной до предела, и сейчас продолжаю заниматься тем же, мне мало того, что у меня есть, я хочу развернуться шире – а он, выходит, не хочет? Сам замкнул себя в капсуле и не рвется наружу, потому что ему и в капсуле уютно? Ему достаточно простых желаний? Наверное. Зато он добросовестно исполняет свою функцию и тем ценен. А не виновен ли Экипаж в том, что число таких людей-функций мало-помалу увеличивается?
А, ерунда. Помнится, такие мысли иной раз приходили ко мне и в восемнадцатом столетии, когда на глаза мне попадались извозчики, дворники, базарные торговцы и тому подобный люд. Зачем они? Чего ради живут? Ха-ха. Бессмысленный вопрос. А зачем организму стволовые клетки?
Клетка ли человек – вот вопрос. Похоже, все-таки нет, раз он чувствует, страдает, радуется, обдумывает что-то. А Экипаж может применить его только как человека-функцию, ему, Экипажу, не интересны ни тонкие, ни толстые движения души данной человекоединицы. Ему важно, чтобы деталь правильно лязгала. А как иначе?
Я не знал как. Знал только, что Экипаж накормил, одел и приставил к делу всех, кто того хотел. И это уже много, даже чрезвычайно много, если сравнить с ушедшими в прошлое эпохами. Когда это на Земле люди не мерли с голоду? Теперь не мрут. А только-то и надо – понять, что наша планета есть общий Корабль, проникнуться этим и подчинить свою жизнь простым правилам…
Но прянично-карамельной утопии все равно не вышло. И не могло выйти. Все на свете утопии придуманы для ангелов, не для людей…
Автомотрису мотало на стрелках. Их было много: от главного туннеля то и дело ответвлялись штольни, уходящие в глубь горы черт знает куда и, разумеется, снабженные при въезде трехлепестковыми знаками, а иногда и предупреждающими надписями страшноватого содержания. Где-то там, наверное, хранились твердые ядерные отходы, залитые в стекло, и отходы жидкие в забетонированных бочках. Водитель (или машинист?) автомотрисы, по-видимому, не испытывал желания разогнаться как следует. Электронные дозиметры показывали повышенный, хотя и не страшный фон. По стенам змеились толстые кабели. Пахло сыростью, стылым камнем, креозотом и еще чем-то чужим, не свойственным ни природе, ни железной дороге. Наверное, подспудным ощущением опасности. Некоторые уверяли меня, будто чувствуют запах радиации, что, конечно, отборная чушь. Запах страха они чувствуют – своего и чужого.
Потом и мы свернули в боковую штольню, миновав светящиеся буквы «Стой! Опасная зона. Без спецкостюма не входить», и вскоре автомотриса затормозила перед очередной стальной воротиной. Выглядела она так, будто ее не открывали лет десять, если не двадцать, а с укрепленного тюбингами потолка свисали каменные сосульки. Где-то капало.
– Слезайте, Фрол Ионович, – весело, но гугниво возвестил из-под респиратора Магазинер. – Приехали.
Когда ничего не понимаешь, лучше помолчать, и я молчал. Когда хочешь узнать что-то, опять-таки лучше молчать. Во избежание. Я и так уже знал слишком много.
Что ж, если те, кто стоит за Магазинером, кто бы они ни были, собрались меня устранить, то надо признать: способ они выбрали экзотический, но верный. Кто сюда сунется, кто узнает, что со мной сталось? Вариант первый: я просто исчезну бесследно. Вариант второй: со мной случится несчастье, скорее всего – схвачу «по собственной неосторожности» фатальную дозу облучения, рентген этак восемьсот, и на несколько оставшихся мне дней буду помещен в закрытую клинику без доступа посторонних. Персонал таких клиник обычно не болтлив, да и любые мои слова вполне сойдут за бред умирающего… Нет, лучше первый вариант – сразу и без мучений. Жаль, что выбираю здесь не я.
И все-таки в глубине души я верил Магазинеру. Он обещал показать мне нечто такое, о чем отказался разговаривать и в корабле, и после посадки, и в Звездном. Сначала зрелище, потом слова. Похоже, мое будущее зависело от моей реакции на то и другое.
Или он не сомневался в моей реакции?
Во всяком случае, он не устранил меня до этой поездки. А ведь наверняка имел такую возможность.
Автомотриса выпустила облако вонючего дыма и неспешно застучала по стыкам назад. Мы остались ждать. Я нигде не мог найти ни камер наружного наблюдения, ни какого-либо пульта связи. В этом осклизлом туннеле был бы уместен висящий на стене ржавый железный ящик с допотопными лампочными индикаторами, тумблерами и эбонитовой телефонной трубкой внутри. Но стены были голы – не считая, понятно, многолетней грязи и плесени.
– И долго нам придется ждать? – спросил я, когда мерный стук колес автомотрисы затих вдали. Срывавшиеся со сталактитов капли начинали действовать мне на нервы. Кап-кап-кап – мелко частило в одном месте, а в другом солидно бухало: кап! кап! Чтобы отвлечься, я попытался сообразить, какого состава сталактиты должны здесь расти – халцедон, кальцит или что-то иное? – и пришел к выводу, что, наверное, кальцит. Как давно существует этот туннель? Ну, лет сто, никак не больше. Халцедоновые сталактиты длиной в карандаш вряд ли успели бы вырасти, а кальцит – он скороспелый…
– Не нервничайте, Фрол Ионович, – был мне ответ. Ха! Как будто я дама в положении! И вообще это дурацкая привычка – говорить человеку, например, «не злитесь», когда он скрежещет зубами и готов всех на куски порвать. Успокоится он от этих слов? Как бы не так. Успокоитель первый же получит в морду.
Кап. Кап. Кап. Кап-кап-кап. Кап. Кап.
Постепенно я свыкся с капелью – без нее, наверное, начал бы чувствовать себя идиотом. Мы торчали у ворот уже минут пять. Наконец что-то протяжно скрипнуло, однако воротина так и не сдвинулась с места. Зато в стене позади нас открылась дверь – я и не заметил ее, настолько она не бросалась в глаза. От неожиданности я вздрогнул, чему Магазинер обрадовался:
– Попались? Все попадаются. Уж извините, не предупредил. Не мог отказать себе в маленьком удовольствии посмотреть на вашу реакцию. Некоторые аж подпрыгивают от неожиданности. Пойдемте. И еще раз извините.
Последнюю фразу он добавил не зря – без сомнения, давно понял, что шутить со мной бывает накладно. Я промолчал, тем более что он уже протискивал свою тушу в дверь. Что-то не было похоже на то, что меня хотят убить. Вряд ли над приговоренными станут подшучивать таким образом – скорее, с ними будут либо подчеркнуто деловиты, либо чрезвычайно любезны и на словах очень щедры. Хотя… что я знаю о людях, которых представляет Магазинер?
Мне известен лишь он, и, наверное, известен хуже, чем я ему. Конечно, и это уже кое-что, но все же прискорбно мало…
Дверь захлопнулась за мной автоматически. Узкий, облицованный скучным белым кафелем коридор шел сначала перпендикулярно туннелю, потом свернул направо под прямым углом. Нигде ни одного человека. И – еще одна дверь впереди, на сей раз порядочная дверь, то есть снабженная папиллятором и идентификатором рисунка сетчатки. Магазинер сначала приложил свой палец к датчику и вытаращил глаз в
