помалкивал и первым отбыл на Землю.
Потом отпустили и Максима. Сказать точнее – выгнали взашей. Вот тут-то и началось.
В рейсовом челноке «Луна – Стационар» было еще терпимо. Жены понимали, что мужа сейчас не тронь – разбудишь вулкан. А вот на Стационаре – «верхней площадке» космического лифта, где пришлось двое суток ждать очереди на спуск, – навалились всерьез. Гигантская станция, подвешенная на геостационарной орбите, кружилась вслед вращению Земли, как кордовая авиамоделька, по сплетенным из углеродных нанотрубок тросам бегали грузовые и пассажирские капсулы, а в крохотном боксе орбитальной гостиницы Максим подвергался словесной экзекуции. Когда уставала Барбара, за дело принималась Карина, и наоборот. Лесопилка работала безостановочно.
Максим пытался отмалчиваться. Иногда, выйдя из себя, орал, что не все на этом свете от него зависит, что сила солому ломит и вообще надо еще посмотреть, кто в полной мере остался в дураках. Он ли? А может, кто другой, чином повыше? И с чего это дорогие женушки решили, что забавный чужак непременно погиб? Ах, не решили? Почему это «если он обиделся, то это ничем не лучше»? Очень даже лучше! Во- первых, он жив-здоров и просто слоняется где-то. Во-вторых, ну ее к шуту, эту чужаковатую забавность! Кто знает, какие у него в ассортименте забавы. Может, такие, от которых лучше держаться на расстоянии пары десятков астрономических единиц? С него станется! Чего хорошего можно ждать от живого организма, чьи биологические реакции протекают не на химическом и вряд ли даже на ядерном, а скорее на субъядерном уровне! Кто-то чихнет случайно, а от кого-то не то что молекул – протонов не останется…
Аргументы на жен не действовали. Ор – помогал ненадолго. Максим терял силы.
Ну как было объяснить женам, что все устроено, может, не самым лучшим образом, но, несомненно, лучшим из возможных? Максим объяснил бы, будь он убежден в отсутствии прослушки. Но как раз в этом никакой уверенности не было. Объясниться позже – другое дело. И пусть сказано «хочешь ознакомить с тайной всех – доверь ее женщине», но и среди женщин попадаются такие экземпляры в русских селеньях… За Карину и Барбару – особенно за Барбару – Максим мог поручиться головой. Эти не выдадут. Но время объясниться с ними еще не пришло…
А к тому моменту, когда оно придет, мрачно думал Максим, многое может измениться. Карина, проникшаяся к чужаку почти материнскими чувствами, сгоряча уже успела заявить, что не желает жить с мужем-слизняком, мужем-приспособленцем, мужем-тряпкой. Ничего себе приспособленец! Много ли благ поимел он со своего «приспособленчества»? Перед кем теперь фактически закрыта дорога в космос – перед Хеншером, что ли?!
Барбара вела себя более выдержанно. Один раз она даже поинтересовалась для разнообразия дальнейшими перспективами социальной ячейки. А какие могут быть перспективы для того, кого уволили по форме 12/1?!
– Это волчий паспорт, – безжалостно констатировала жена.
– Он самый. Волчий паспорт для Волкова – логично! – попытался сострить Максим, но не был поддержан. – Фирма разорвала контракт. Должны выплатить компенсацию: годичный оклад.
– А выплатят? – усомнилась Барбара.
– Пусть попробуют зажать. Профсоюз пилотов их живьем съест.
– Ну допустим. А дальше?
Максим вздохнул.
– Поживем пока на Земле, – сказал он примирительно. – Потом найду что-нибудь. Если не удастся устроиться пилотом – завербуюсь хотя бы на Луну, на реголитовый комбайн. Возьмут ведь, а?
– Я выходила замуж за пилота, – напомнила Барбара.
Тем данный фрагмент беседы и кончился, и это был самый светлый ее фрагмент. Рациональное, вещественное всегда близко и понятно. А поди-ка спроси у женщин, на что им сдался серпентиец? Наговорят с три короба, а по существу не ответят. Ласковый? Ну, заведите котенка, что ли. Чудной и непредсказуемый? Ну, напоите котенка валерьянкой, и дело с концом. Где там. Дай женщине что-либо чувственное – она обязательно скажет, что мало. А уж если отнять – подвинься и не прыгай. Терпи и узнай о себе много нового.
Барбара не была разумнее Карины, совсем нет. Она была опытнее и только поэтому раньше младшей жены осведомилась о ближайших финансовых перспективах семьи. Максим не сомневался: пройдет немного времени, и Карина в свою очередь потребует отчета, получит его и снабдит уничтожающими комментариями. Причем произойдет это немедленно по окончании разноса за утрату найденыша, без малейшего перерыва. Максим достаточно изучил своих жен, чтобы знать: чувственное и материальное сосуществует в женщинах в дивной, но дикой для любого мужчины гармонии.
Да, женщины – создания гармоничные, нет сомнений. А вот гармония в социальной ячейке уже начала трещать по всем швам. На что прикажете жить? Выплатит ли Роскосмос компенсацию, это еще большой вопрос. Сбережений практически нет – съели дети. Дети – это прекрасно, кто спорит, но от затрат неотделимы. Тут тоже своя извращенная гармония. Короче, будущее – в мрачных грозовых тучах.
Так считали жены, но Максим-то знал, что это не совсем верно. А поди скажи им об этом! Страшно чесался язык выдать тайну – но здесь?! Нет, исключено. Обе жены с визгом кинутся на шею – и привет. Даже если в капсуле нет прослушки (что вряд ли), соседи снизу или сверху обязательно донесут. Нет, терпеть, терпеть… Стиснуть зубы.
Тридцать шесть тысяч километров со стиснутыми зубами! Все тридцать шесть тысяч – от Стационара до пятикилометровой башни Земли-пассажирской, венчающей гору Каямбе в Эквадоре! Максим и прежде не любил космический лифт за медлительность и дискомфорт, а теперь проникся к нему лютой ненавистью.
Нетерпеливых космонавтов не бывает, и Максим стоически терпел все пятьдесят восемь часов спуска. А соседи и вправду были – и сверху, и снизу. Максим не был VIP-персоной, ради которой стали бы гонять отдельную капсулу. Для рядовых пассажиров тесные капсулы с минимальным набором удобств стыковались в вертикальный «поезд» ростом с небоскреб, и звукоизоляция между соседними капсулами оставляла желать. Два иллюминатора диаметром чуть более дверного «глазка» позволяли пассажирам развлекаться видами приближающейся Земли и вздрагивать, когда по соседнему тросу молчаливым призраком проносился с жуткой скоростью встречный «поезд».
Иных развлечений на борту не было. А если женская «лесопилка» – развлечение, то космический лифт – не только дешевый, но и редкостно комфортабельный вид транспорта!
И все-таки время – хорошая вещь. Особенно время сна. Когда жены уснули, устав перетирать мужа в муку, Максим ощутил неземное блаженство. Правда, болело под черепом, и голова была тупа, но он знал, что это скоро пройдет. Небольшой аутотренинг – и уже гораздо легче, и снова можно жить, а главное – думать.
Нет, не мыслить – это слишком высокое слово. Именно думать. Прикидывать. Рассчитывать. Уж если ввязался в авантюру – будь добр забыть о высоком. Хитри. Ловчи. Просчитывай варианты.
А сумеешь? Без навыка-то?
Придется. Что теперь об этом говорить. Раз влип по самые уши, так крутись или тони, третьего нет.
И для чего все это? Максим не знал. Не было даже ощущения, что он поступает правильно. Была лишь надежда, что ошибки нет.
Воровато оглянувшись на жен – спят, – Максим приложил глаз к иллюминатору. Сразу полегчало на душе – все было штатно. За одним маленьким исключением: растекшийся по внешней оболочке капсулы серпентиец вырастил конечность с пальцами и показывал Максиму игривую «козу». Тьфу. Вот урод.
10
За глухим забором, чисто по-российски вещественно и грубо подчеркивающим принцип неприкосновенности личной жизни, желтела крыша коттеджа, краснели стволы нескольких красавиц-сосен и летал бадминтонный волан. Стоял обычный нежаркий июнь средней полосы России, знакомая всем прелюдия к невыносимой июльской жаре. Целую неделю шли холодные дожди и лишь накануне к вечеру иссякли. Утреннее солнце, притворяясь слабосильным, неспешно подбирало влагу с грунтовых улиц дачного поселка и сразу давало понять: мелкие-то лужицы оно выпьет, а за глубокие пока не возьмется, да
