— Может, все-таки расскажешь? — предложил он, помедлив. — Вместе бы придумали что- нибудь.
— Извини, мне некогда.
— Весь ты какой-то…— неодобрительно сказал дядя Коля. — Нервный, шипы во все стороны. На прошлой неделе, говорят, какого-то студента в кровь избил. За что?
— А отвечать обязательно? — спросил я.
— Твое дело. Разные, понимаешь, слухи ходят. Большой шум был?
— Не было шума. И не будет.
— Ага, — сказал дядя Коля. — Я так и думал, что студентишка-то этот… того… Верно я думаю?
— Думай как хочешь.
Сейчас бы и уйти, но дядя Коля навис надо мной, как скала. Утес. Мохом порос. Педагог.
— Не нравишься ты мне последнее время, Сергей. Морду себе не добрил, волком смотришь. Не заметишь, как последняя женщина от тебя сбежит. Ты среди людей живешь, с тобой уже и так здоровается не каждый, а почему? Не замечал? Врешь, не верю. Ты бы хоть Карнеги, что ли, перечитал — классика! — или этого… как его… Бундук-Ермилова, недавно книга вышла, хорошо, гад, пишет, как раз для отечественных условий. Принести тебе?
— Сам читай, — сказал я.
— Почему?
— Не хочу. По-моему, нечестно это как-то. Превентивное одностороннее преимущество. Подловато.
— Ага! — каркнул дядя Коля. — Так я и думал. Значит, желаешь быть самим собой? Похвально. И как это у тебя получается, интересно мне знать? Подручные средства выручают?
Я отмолчался.
— А тот приемчик, что ты без меня освоил…— дядя Коля молниеносно сделал захват, и я только и успел, что приготовиться к жуткой боли, но он вдруг отпихнул меня в сторону, — это не подлость?
— Подлых приемов вообще не бывает.
— Вот как?
Нет, голос дяди Коли — это нечто. Этакий боцманский рык, от которого дрожат мачты дредноута и всплывает кверху брюхом мелкая рыба. Доценты разные всплывают.
— Знаешь, дядя Коля, мне смешно, — сказал я. — Если у тебя есть понятие о благородном поединке, то очень хорошо. Держи его при себе. В мои правила не входит напрашиваться на драку, ты знаешь. А если меня кто-то к этому принуждает, с какой стати мне вести себя по его правилам? Почему ты считаешь, что в драке вот это морально, а вот это — нет? Драка вообще вне морали. Я буду защищать себя так, как сочту нужным.
— То есть, убьешь?
— Может быть, только искалечу.
— Хорош, — пророкотал дядя Коля. — И откуда такие берутся?
— А какие?
— Да вот такие… чистоплюи. По полочкам все разложит, не придерешься, а сам, если вникнуть, просто шкура без чести, без совести, и озлобленный, как всякий слабак. Чуть копнешь — и вот оно, выползло! Кушайте.
— Мне можно идти? — поинтересовался я.
— Иди. И чтобы я тебя… Стой! — Я обернулся.
— Скажи-ка лучше: тебе уже приходилось убивать людей?
— Нет.
Дядя Коля невесело усмехнулся. Усы его топорщились.
— Ну, это ненадолго…
На лекцию я все же успел, да еще забежал в деканат и с неудовольствием переварил новость: общее собрание на сей раз не перенесено и состоится сегодня в обеденный перерыв в помещении кафедры электрических машин. Секретарь, жуя какую-то мочалку, безаппеляционно сообщил мне, что явка строго обязательна и будет проконтролирована.
— Кем? — агрессивно осведомился я.
Секретарь устремил толстый свой палец в потолок, и больше я от него ничего не добился. Зато в «два-Б» сегодня было на удивление пристойно, один только раз в меня запустили бутылкой, и то без всякой злобы. Просто так. Я прочитал лекцию, как в какую-то широкую бездонную трубу, не имитируя преподавательскую увлеченность и очень стараясь не поворачиваться к аудитории спиной. Студентов на этот раз пришло немного, и я отпустил их за полчаса до звонка, наказав — впустую, разумеется, — не оглашать коридор звуками охоты на мамонта, особенно в виду патруля. Будет мне от Сельсина. Впрочем, сие еще не доказано, и так может быть, и этак, особенно в свете давненько идущих разговоров о том, что занятия будут временно прекращены. А почему бы, в конце концов, и нет?
Поразмышлять об этом по дороге к лабораторному корпусу мне не дали: один слишком хорошо знакомый и осточертевший всему деканату студент — не дубоцефал — из легендарных «хвостистов», память о которых хранится в студенческих преданьях десятилетиями, хищно выскочил из засады в вестибюле и какое-то время бежал вслед за мной по промороженной улице, с развязностью, почитаемой легендарными личностями за человеческое достоинство, требуя принять у него «хвост». Под конец он выдохся, замерз в своем свитере, отчаялся и только просительно шлепал синими губами нечто вроде «Серг Гиеныч», — тогда, помучив нахала еще немного, я назначил ему время на послезавтра, и легендарная личность отстала. В легенде, конечно, будет наоборот. Черта с два он у меня в этот заход трояк получит, пусть побегает еще. Глобальной Энергетической не нужны легендарные личности. Она сама по себе легенда. Пока в эту легенду будут верить, можно будет заниматься работой. И еще надеяться, что кто-то подумал о том, что нам делать, когда в легенду об остановке ледников верить перестанут.
Создать другую? Придется. Плохо нам всем будет, если мы ее не создадим. Гореть нам дымным огнем в лесопарках, по энергетику на каждый ствол… Природа дубоцефалов не терпит пустоты, ей нужно взамен что-нибудь адекватное.
Я так и вошел в лабораторию, бормоча себе под нос, как заклинание: «…не терпит пустоты… природа не терпит простоты… природа не терпит простаты…» Гм. Спорная мысль.
Время! Я поднялся на пятый этаж к Гарьке, выдернул у него с занятий двух третьекурсников с потока «Э», растолковал им задачу и посадил за расчет режимов. Сашки не было. На вертящемся стуле перед его столом наличествовал рабочий халат в пыли и трансформаторном масле, а посреди стола на измятом номере газеты «Шуршащий друг» красовался стакан с остатками вчерашнего чая, увенчанный надкусанной горбушкой, и коричневый ободок показывал вчерашний ординар. Сейчас уровень жидкости стоял ниже — впрочем, рассмотреть было трудно. Стакан Сашка сроду не мыл, добиваясь, чтобы тот приобрел благородный коньячный оттенок. По стенам лаборантской — тоже Сашкина работа — висел на кнопках набор журнальных кисок в купальниках и без. Киски были преимущественно восточного вида, загорелые и под пальмами, а одна, полностью обнаженная, — в зеленеющих бамбуках. Интересно, где на Земле еще растет бамбук? Чушь какая-то. Я нашел линейку, брезгливо отодвинул ею стакан к краю стола и сдул крошки. Терпеть не могу бардака, если его устраивают другие. Особенно Сашка. Удружили кафедре штатной единицей… Самое интересное, что поначалу от него даже был какой-то толк как от лаборанта — плохонького, но все же лаборанта, — зато теперь он повадился внезапно и бесследно исчезать и внезапно появляться как раз тогда, когда меньше всего нужен, а совсем недавно, вскоре после того как исчез Вацек, я застал Сашку в деканате за разговором с Сельсином, и вид у Сельсина, когда я вошел, был сконфуженный, просто небывало сконфуженный, никогда Сельсина таким не видел…
А подите вы все в клозет! Самое умное, чем можно заняться на работе,это работа. Время до лабораторки еще было. Я подсел к экрану и вытащил свои модели. По существу оставалось сделать не так уж много, и если это пройдет… Должно пройти, странно только, что никто еще до этого не додумался. Ведь могу же еще кое-что! Могу! Ладно, если так пойдет дальше, то через пару дней можно оформлять идею и
