нести пред ясны очи. Сельсин в кровь макушку расцелует.
Довольно скоро я поймал себя на том, что сижу сиднем и тупо гляжу на экран. Вот зараза, не могу работать. Здесь, сейчас — не могу. Могу сейчас, но не здесь. Или могу здесь, но не сейчас, а до того, как забрали Вацека, а значит, уже не могу. И вот что самое смешное: первые дни после его исчезновения я всерьез полагал, что Сашка меня избегает. Будь я проклят, если это не льстило моему самолюбию, если не поднимало меня в собственных глазах! Мелкий ты человечек, доцент Самойло, тварь ты дрожащая… ну, положим, не вполне дрожащая и не перед каждым, но слабак — это уж точно, прав дядя Коля. Ты ведь даже по морде, по морде ему не съездил, а ведь должен был. Как человек — обязан был! Принародно и первым же подручным средством. Начальство бы ему не простило — ну и мне тоже, конечно. И что с того? Поехал бы в снега обслуживать рубильник и останавливать ледник руками? Да с радостью! Теперь-то поздно, теперь это так же непросто, как прикурить от паяльника, раньше надо было… А скользкий ты, оказывается, тип, доцент Самойло, когда-то я о тебе лучше думал. Дрожишь ты за свою сохранность, держишься за Сашку, — ртутных пуль боишься, отравленные иглы тебе не нравятся… А кому они нравятся? Надо понимать так, что кому-то на хвост я все же наступил. Где-то я от них совсем близко, ходим ощупью впотьмах, и не поймешь, кто кому в затылок дышет. То ли мне дали передышку для того, чтобы я расслабился, как лапоть, то ли для того, чтобы свихнулся от ожидания, как неврастеник. Потом со мною разделаются, опять прав дядя Коля. Спасибо. Ничего ты толком не понимаешь, дядя Коля, но все равно тебе спасибо…
— Начальству — салют!
Сашка.
Я не ответил. Он шел от двери ко мне — легкий, бодрый, уверенный в себе, как после хорошего отдыха, ступающий чуть пружиняще и в то же время с точно отмеренной порцией угловатой развинченности, свойственной возрасту, — когда-то и мне не пришло в голову усомниться в том, что ему двадцать один год. Это у него здорово получалось. Был он с мороза, румян и свеж, и черный, небывало чистый его костюм был элегантен, как Дашкин доберман, — сам Сашка элегантен не был, а вот черный костюм элегантен был. Не мятый свитер. Что-то фальшивое было в этом костюме, игрушечное. Положить в коробку и завязать бантиком… И почему-то запахло аптекой. Приглядевшись, я заметил пластырь у Сашки на шее. Пластырь был небольшой и слегка вздутый. Под самым ухом.
— Холодно, — сообщил Сашка, растирая руки. — Пока шел, черт, совсем дуба дал. Хорошо, хоть ветра нет, а то совсем бы… Даже адаптанты куда-то делись. Мороз и солнце, день чудесный… Это чье?
По-моему, он не рассчитывал даже на междометие вместо ответа. Я изобразил, что работаю. Сашка сделал движение, будто собирался с размаха плюхнуться на стол рядом с экраном, но не плюхнулся. Костюм обязывал. Вместо этого он заглянул в экран, фыркнул и положил передо мной свой брелок-кошку с горящими глазами.
— Поговорим? По-моему, назрело.
— У меня занятие, — холодно сказал я, вставая. — И я намерен его провести, мне за это деньги платят…
Сашка заступил мне дорогу. Теперь я уловил носом не только аптеку. Пахло крепким мужским одеколоном и чем-то еще, но не одеколоном и не аптекой. Чем-то из мира, предельно далекого и от того, и от другого. Гм, а ведь знакомый запах…
— Позволишь пройти? — осведомился я.
— Напрасно вы такую нагрузку взяли, Сергей Евгеньевич, — кротко сказал Сашка. — По-моему, она мешает вашей основной работе.
Черта с два он был намерен меня пропустить. Я почувствовал, что теряю сцепление с реальностью. Тут хорошо иметь под руками что-нибудь бьющееся, лучше всего фарфоровое, это отрезвляет в два счета… Господи, подумал я с тихим ужасом, глядя Сашке в лицо, — только не сейчас…
— Моя основная работа — здесь, — сказал я. — Отойди. Я психически неуравновешен.
— А я что говорю? — сказал Сашка. — Конечно, здесь. Нам с тобой, Серж, поговорить просто необходимо, хотя бы для того, чтобы понимать друг друга. Нехорошо получается, работаем с тобой бок о бок, а дружбы нет. Или, может быть, — он ухмыльнулся, — вы, Сергей Евгеньевич, теперь предпочитаете общаться со мной сугубо официально? На «вы?»
— Предпочитаю — никак.
— А зря вы спешите, Сергей Евгеньевич…— Сашка теперь улыбался во весь рот. — Во-первых, еще рано, никого нет, а во-вторых, с сегодняшнего дня занятия в лаборатории будет вести тот, кому это положено. Вацек Юшкевич.
Кажется, у меня отвалилась челюсть. Я торопливо сглотнул.
— Выпустили?!
— А что тут удивительного? — сказал Сашка с наслаждением.
— Да так…— я растерялся и сел. — Не ожидал. Вообще-то конечно… Я рад. Но… не ожидал, честно скажу.
— Ты еще Бамлаг вспомни, — осуждающе сказал Сашка. — В нашей стране почему-то у каждого прямо с рождения превратное мнение о службе нацбезопасности. Ничего с твоим Юшкевичем не случилось, живой и здоровый. Прошел проверку генокода, только и всего, — есть у нас одна экспериментальная методика, достоверность три девятки. Секретности нет, со временем будем внедрять ее повсеместно. Результат отрицательный — гуляй и радуйся, что ты человек, задерживать далее не имеем оснований. Он сейчас подойдет.
— Мне что, сказать спасибо? — спросил я.
— А это как тебе удобнее. Ты погоди, я тебя еще с его женой познакомлю. Такая, знаешь, цыпа — что ты!..
— С какой еще женой?
— А ты нелюбопытен, — сказал Сашка. — Тебя, кстати, это тоже касается. Ладно, раньше времени ничего говорить не буду. Сегодня в обед собрание, не забудь.
— В обед обедать надо.
— Один раз потерпишь. Кстати, что тебя произошло с этим студентом?
Я вздохнул.
— Он заложил двоих, которые не заплатили ему дань. Держал в страхе всю группу. Эти двое были обыкновенными дубоцефалами. Их взяли. По-моему, он просто клинический подлец с манией величия, а когда я ему так и сказал, он заявил, что это, мол, не моего ума дело. Ну, тогда…
— Дальше я знаю, — поморщился Сашка. — Тебе это не понравилось, и ты совершил героический поступок. Отправил человека в больницу, а толстолобики тебе помогали по мере сил. Очень хорошо. Мы проследим, чтобы подобные случаи больше не повторялись. А вам, Сергей Евгеньевич, от меня добрый совет — не увлекаться самодеятельностью. Это ставит нас в один ряд с теми, кто идет за событиями, вместо того чтобы управлять ими. Вы меня поняли?
— А без стукачей никак нельзя? — спросил я.
Рожа у Сашки поехала вширь, будто он собирался заржать. Но он не заржал. Какую-то секунду казалось, что сейчас он хрюкнет, хлопнет себя по ляжкам и начнет трястись и давиться, вытаскивая из себя сквозь приступ радостного смеха: «…ну, ублажил… ну, ты юморист, Серг Гиеныч… не могу… как-как ты сказал?..»
— Предложите что-нибудь взамен, — серьезно посоветовал Сашка. — Мы бы рассмотрели, даю вам честное слово. Но я чувствую другой ваш вопрос, поправьте меня, если я не прав. Доколе этот хлыщ будет тут маячить и мешать работать всем, кому можно. Вот именно такой вопрос я в вас и читаю: доколе? Это верно?
— Допустим.
— А вы заелись, Сергей Евгеньевич, — сказал Сашка. — Я понимаю, что вам так не кажется, я также полностью в курсе ваших личных проблем, но все-таки вы заелись. Вам бы иногда пройтись по городу, оглядеться вокруг — неужели у вас не возникает такого желания? Вы же все-таки ученый, пусть даже технарь, это не суть важно, главное здесь подход, — вы должны понимать, куда мы с вами катимся. И вы ведь это понимаете! — Сашка повысил голос. — Вы прекрасно все понимаете, только не желаете об этом думать. Вы привыкли считать, что у государства обязательно имеется кто-то, кому по должности положено
