Иоланта нашла кресло в углу под самым кондиционером. Дышать она старалась через рот. А эксмен-уникум, распространяя зловоние, без всяких церемоний плюхнулся на табурет, яростно почесал в бороде и порыскал по столу алчным взглядом, ища, как видно, что бы употребить в пищу. Не найдя ничего съестного, он огорченно посопел, но, похоже, не слишком расстроился. Он и без еды казался довольным сверх меры — рот до ушей, глаза шалые. Словно бродячий кот-помоечник, еще не дорвавшийся до сметаны, но уже получивший статус кота домашнего. Словно тот же гипотетический предок, получивший от Первоматери Люси вожделенное разрешение иногда греться у костра в обмен на охоту и караульную службу.
Но в ледяном — куда деваться! — тоне главнокомандующей не нашлось места ноткам презрения.
— Доложись, пилот.
— А? — Гипотетический предок эксменов был явно удивлен. — Что? Какой пилот? Поскольку задание выполнено, я уже не пилот. Вот она знает… — Грязный палец с обгрызенным ногтем нагло уставился в сторону генерал-поручика Сивоконь.
Иоланту передернуло.
— Встать! — жутковатым голосом скомандовала Присцилла О’Нил. Она нисколько не сомневалась в том, что сумеет укротить любого эксмена лишь голосом и взглядом. И у людей-то, бывало, коленки тряслись. Эксмен помедлил и повиновался. — Как военнослужащему, пусть и низшего разряда, тебе стыдно не знать, что до отдания приказа об увольнении ты находишься на действительной службе. Смирно! Доложись как подобает.
— Пилот Тимофей Гаев, — насупившись, пробормотал гипотетический предок. — Задание командования выполнено.
— Так-то лучше. Не забывайся, пилот. Можешь сесть. Докладывай. Что означала твоя радиограмма?
— Она означала, — Гаев рухнул на табурет и снова икнул, — что цели операции достигнуты.
— Следовательно, чужой корабль уничтожен?
— Что? А, нет. — Гипотетический предок усиленно замотал головой, будто отгоняя приставучую муху цеце. — Он не уничтожен. По-моему, его вообще нельзя уничтожить нашими средствами. Ему ядерный взрыв что слону дробина, почешется только… Кроме того, уничтожив одного, нам пришлось бы иметь дело с другими, а их тысячи. Тоже мне, цель операции! Он пересмотрел свои планы и отказался от прежнего намерения, только и всего. И его коллеги тоже.
— Иными словами, мы можем считать себя в безопасности?
— Ну да. А я о чем говорю? В полной безопасности на ближайшие две тысячи лет — столько времени он дает человечеству, чтобы вымереть естественным порядком. Этот умник все подсчитал… Он живой, между прочим.
— А экипаж? — вмешалась Иоланта. — Экипаж нейтрализован?
— Что? — Гаев завертел головой и покачнулся. — А, экипаж!.. Да нет там никакого экипажа, есть один опекаемый фрукт, помесь майского жука с черепахой, только он слабоумный… Сидит внутри, как глист. Он ничего не решает, он и решать-то, по-моему, не умеет, у него капризы, а не решения…
— У тебя есть доказательства? — спросила Присцилла. —Что?
— Не «что», а «что, госпожа». Я спрашиваю: какие у тебя доказательства?
— Насчет чего, госпожа? Что через две тысячи лет… э-э… никаких. Какие тут могут быть доказательства? Эксмены столько не живут, да и люди тоже…
— Пилот Гаев!
— А, понял! — Эксмен-уникум настолько просиял лицом, что у главнокомандующей отпали всякие сомнения в том, что он не издевается нарочно. Просто вымотан и не в себе. — Госпожа говорит о ближайшей перспективе? Да нет у меня никаких доказательств, кроме того факта, что я здесь. Чужак меня отпустил. Он был настолько любезен, что восстановил мою капсулу, а потом выпроводил меня восвояси и исчез. Больше мои радары его не ловили.
— Значит, никаких весомых доказательств ты не привез? — ввернула Иоланта Сивоконь.
— Через пятнадцать суток Земля не сгорит, это и будет лучшим доказательством.
— Значит, только твои байки и отсутствие радарного контакта с чужаком? Не много.
— Достаточно! — Ошалевший эксмен даже не заметил иронии, прозвучавшей в словах генерал- поручика. — Более чем достаточно. А если вы мне не верите… ну тогда не знаю… — Он развел руками. — Проверьте как-нибудь. Неужели не найдете способа?
Он покачнулся на табурете и едва не упал навзничь. Нелепо взмахнув руками, на секунду восстановил равновесие. Сейчас же его повело в другую сторону, и он нырнул вперед и влево, повалившись ничком и опрокинув-таки табурет. Судя по тому, что он не остался недвижен, а нелепо ворочался на ребристом полу и даже пытался встать, сознание осталось при нем. На своем веку Присцилла повидала немало измученных людей и превосходно умела распознавать симуляцию. Гаев не симулировал. Он был выжат до капли.
— Встать! — резко крикнула Иоланта.
Зря. Дура. Поморщившись, Присцилла утопила костяшкой пальца кнопку вызова дежурной адъютантессы.
— В санобработку его и на медосмотр. Дать общеукрепляющее по усмотрению врача, выдать обмундирование, накормить жидкой пищей, выделить помещение — пусть выспится. Через восемь часов снова его ко мне, чистого и бодрого.
— Слушаюсь. Выделить ему карцер, мэм?
— Зачем же карцер? Найдите что-нибудь другое. Но пусть помещение охраняется.
— Слушаюсь, мэм.
Как только караульные, брезгливо косоротясь, вынесли сомлевшего Гаева за руки, за ноги — хорошо, что на Луне малая тяжесть, хватило двоих! — Присцилла О’Нил самым дружелюбным тоном обратилась к своему заместителю по вопросам безопасности:
— Ну-с, дорогая, что ты об этом думаешь?
Было ясно, что ничего путного Иоланта не думает, поскольку еще не успела просчитать наивыгоднейшую линию поведения, и главнокомандующая не без удовольствия приготовилась внимать. Включенная заранее аппаратура, старательно задокументировав каждое слово из нелепого доклада Гаева, тоже внимала всеми объективами и микрофонами. Знает ли Иоланта, что разговор не приватный и всякое неосторожное слово может быть использовано против нее?
Без сомнения, догадывается. Жаль… Вообще с Иолантой пора кончать, уж больно резва стала девочка, работать мешает. Только не надо размениваться на мелочную тактическую борьбу, на мышиные подковерные интриги, тихие сапы, осторожные многоходовки — в них Иоланта сильнее, в них она собаку съела, и не одну… целую стаю собак. Съела и обсосала косточки. С такими противницами, как Иоланта, нельзя фехтовать изящными рапирами, а надо сразу бить их по голове тяжелой дубиной, чтобы если и встали, то не сразу, чтобы им для этого понадобилось провернуть две—три многоходовки, — а потом снова дубьем по голове… Жаль только, что дубина не всегда имеется под рукой. Сейчас ее, к сожалению, нет, разве что противница сдуру сама даст ее в руки… Малый, но шанс.
— Трудно сказать что-то определенное вот так, сразу, — ускользнула Иоланта. — Нахамил, навонял, наобещал… Наглецом он был всегда, а что до его обещаний, то не скажу ни за, ни против. Надо допросить его, как только очухается, и обязательно с детектором. Не был бы наш ментоскоп таким барахлом, можно было бы работать прямо сейчас. Окатить клиента водой или взбодрить электроразрядником — ничего, выдержал бы…
— То есть ты ему не веришь? — спросила Присцилла.
— Кто же верит эксменам? — Иоланта улыбнулась, как бы оценив шутку главнокомандующей. Пока что она била наверняка и позицию имела удобнейшую. Трудно было и ожидать, что, вечно атакуя главнокомандующую со стороны официальной идеологии, Иоланта скатится до голого практицизма, на котором ее можно было бы поймать за шкирку — и носом, носом в это самое… Присцилла сама не знала, что сделала бы с Иолантой, окажись та способна хоть раз сознательно подставить себя для пользы дела… вполне возможно, простила бы ей все, честное слово!
