Ольгу в пух и прах, потом махнула рукой — «Победителей не судят» — и расцеловала: «Свободна до послезавтра!»
Естественно. В душ — и домой, отдыхать. После десятидневных состязаний положен выходной, так издавна заведено.
Если, конечно, на участке не случится какого-нибудь ЧП…
2
С полноценными выходными последнее время было туго. Недавно Мытищинский отряд перешел на усиленный вариант несения службы, а поговаривали уже о чрезвычайном положении. Отпуска были отменены. За упущения по службе начальство в лице Сциллы Харибдовны карало беспощадно. И выделить команду на региональные соревнования согласилось лишь под давлением «сверху» и со скрежетом зубовным.
Только глупая или слепая могла не ощущать: что-то носилось в воздухе. За какие-то полгода число правонарушений в районе утроилось, причем не только в специфически эксменской среде, но и в самой что ни на есть человеческой! Корыстная преступность увеличилась незначительно, зато немотивированная угрожающе росла. По слухам — повсеместно.
Эксмены и вовсе посходили с ума. Один на людной улице вдруг начал кричать, что все, мол, скоро сдохнем, и чистые, и нечистые. При проверке выяснилось, что прежде оп отличался исключительно благонравным поведением, мирно трудился почтальоном-разносчиком, имел поощрения и ни разу не был замечен ни в контактах с подрывными элементами, ни в бытовом хулиганстве.
Другой, столь же добропорядочный эксмен, внезапно впав в буйство, совершил нападение на магазин изысканных вин, оскорбил действием оторопевшую до остолбенения продавщицу и в течение каких-нибудь пяти минут до прибытия патруля успел налакаться, как грязный свин. Третий среди бела дня дерзнул начертать омерзительные слова на памятнике Анастасии Шмалько. Заметив полицию, негодяй отнюдь не пустился в бессмысленное бегство, а быстро-быстро, как обезьяна, вскарабкался на фонарный столб. Акробат какой. И оттуда, с самого верха, выкрикивал непристойности и лозунги возмутительного содержания, к соблазну всех эксменов, оказавшихся в радиусе слышимости.
Пришлось снять его пулей. Не смертельной, пластиковой. А что эксмен упал и убился насмерть, то вольно же ему было лазать по столбам! А уж если настолько свербит, что невтерпеж, то при срыве падай на ноги и не пачкай мозгами асфальт.
Неужели пакостник ждал, что полицейские начнут телепортировать к нему на столб, уподобившись макакам? А не много ли чести? Не удалось взять поганца живьем, ну и не больно-то хотелось. Впервой, что ли? Но на сей раз произошло совсем необычное: свидетели происшествия — бригада дорожных рабочих на укладке асфальта, мусорщики, посыльные, грузчики с близлежащего склада и прочая эксменская шваль, без которой, к сожалению, не обойтись, — выразили резкое и недвусмысленное неудовольствие действиями полиции, выразившееся, как было отмечено в протоколе, не только в бранных выкриках, но и в метании в полицию всевозможных подручных предметов. Полицейским пришлось изрядно поработать дубинками, прежде чем порядок был восстановлен, а виновные задержаны и доставлены в участок. Удивительно, но лишь немногие из них попытались бежать в суматохе.
Звери. Стая бешеных шакалов.
Кому придет в голову искать у эксмена разум! В лучшем случае можно найти лишь понятливость и послушание. Но инстинкт-то самосохранения должен быть, нет?
А если да, то куда он вдруг у них подевался? Взятый с поличным самогонщик дико хохотал в полицейском участке, по виду, совершенно не интересуясь своей дальнейшей судьбой, — и ведь был трезв! Вероятно, преступный эксмен спятил со страху, но сколько же было таких спятивших!
Заставили заговорить о себе эксменские банды. Они существовали всегда, но в прежние времена относительно быстро ликвидировались силами спецподразделений полиции. Теперь, по слухам, ими заинтересовался уже Департамент федеральной безопасности. Банда Ефрема Молчалина. Банда «Черные саваны». Шепот о них был хуже их действий, а традиционные методы контрбандитизма почему-то буксовали, давая сбой за сбоем.
Впрочем, и люди зачастую вели себя не лучше. Если бы только умножились хулиганствующие банды юниц, было бы еще полбеды. Настораживало другое: как-то вдруг, без всякой видимой причины, словно из рога изобилия посыпались преступления, всегда причисляемые к категории особо постыдных. Суды едва успевали разбирать дела о мерзостном сожительстве с эксменами, зачастую со многими сразу. Вандализм еще вызывал возмущение, но перестал удивлять. Расплодились тайные притоны. Нравственность катилась под откос. Недавнее введение смертной казни для торговок наркотиками лишь незначительно улучшило ситуацию.
Ольга надеялась, что завтра ее оставят в покое. Конечно, куда вероятнее другое: вызовут и пошлют в патруль. Но пока не вызвали, можно было надеяться.
Она добралась домой в вагоне надземки. Удобнее было бы в автобусе — у команды имелся свой, — но там наверняка было бы чересчур шумно. И в эпицентре шума оказалась бы она сама — поздравления, шутки, хохот, завистливые подколки и все такое. Нет уж, да здравствует одиночество!
Ясно, что скажут о ней подруги по команде: «Повезло один раз — и уже задрала нос, знать нас не желает!» Ну и пусть. Не пройдет это, так выдумают другое, а доказывать что-то завистницам — себе дороже. Любимицу удачи всегда обсудят и, разумеется, осудят. С большим-большим удовольствием.
За окном полупустого вагона мелькали городские огни. Над мегаполисом вставало желтое зарево. Так надо. Да здравствует свет и долой тьму! В темноте эксменам приходят в голову странные мысли, приводящие к страшным действиям. Недаром, несмотря на брюзжание экологов, еще не прошел ни один законопроект, направленный на экономию ночного освещения. Город борется с тьмой и всегда побеждает.
Никто не отвлекал, никто не мешал ни о чем не думать, а просто глядеть в окно. Ольга любила такие минуты. Жаль, что они быстро кончались.
Мелькали старые промышленные районы, с осени радикально перестраиваемые. В свете прожекторов работа не прекращалась и ночью. Похоже, перестройка заключалась в полном сносе заводских строений. Поговаривали уже о превращении бывшей промзоны в зону парковую. Парк — под надземкой?!
Бац! — вагонное стекло выдержало удар летящего камня и даже не покрылось сетью трещин, но кто-то из пассажирок испуганно ахнул. Ольга опять пожалела об отсутствии ваты, чтобы набить ею уши. Сейчас должен был начаться гул народного возмущения — от крикливых замечаний насчет того, что эксмены окончательно распустились, до соображений о том, кто во всем этом виноват. Ясное дело, полиция виновата! Кто же еще? Никто не примет во внимание очевидный факт: эстакада грохочущей и воющей надземки проложена в основном по промышленным районам и «спальным» эксменским — не по человеческим же! Люди имеют право на отдых, а из двух зол надо выбирать какое? Угадайте с двух раз.
Да, эксмены шалят. Злобствуют. Повредить путь они не могут — опоры эстакады защищены проволокой под током, — вот и швыряют булыжники. Глупые попадаются, а умные выбирают места, пока еще не оборудованные телекамерами. Хотя, конечно, умный вредитель-эксмен вообще не станет тратить силы на камнеметание, рискуя при этом собственной шкурой.
А что может полиция — уставить полицейскими все обочины в полосе отчуждения, превратить патрулирование в постоянную сторожевую службу? Наверняка крикливым клушам именно этого и хочется. Они не способны даже сообразить, во сколько раз вырастет при этом цена билета, не говоря уже о штатах полиции. Что-то немного среди них находится желающих поступить в полицейскую школу. Какой в этом резон, если у полиции тьма обязанностей при минимуме рычагов влияния? Разве может полиция повысить курс эксменских «полосатеньких» денег, которые ныне совсем обесценились? Ну и какого же сознательного послушания можно ждать от эксменов, если оно держится не на выгоде, а лишь на страхе?..
Ольга была рада, что сейчас на ней нет формы с сержантскими петлицами. От полицейского
