Я не только слышу — я чувствую очередную иглу, протыкающую мои мышцы. Боль, как ни странно, отходит на мягких лапах, но явно не собирается покинуть меня совсем. Кажется, в первый раз мне вкололи антишоковое с обезболивающим.
А откуда у них аптечка? Выходит, пилотам-эксменам она теперь положена? Раньше было не так. Или они ее где-нибудь сперли?
Снова вспомнил! Интересная подробность: мы садились на Москву, и я чуть ли не сам на этом настоял… Забыл только зачем.
Шевелю непослушными губами:
— Где… мы?..
— Тим! Живой?.. Тим, ты можешь двигаться?
Интересный вопрос. Каверзный, он требует времени для обдумывания ответа. Пытаюсь шевелиться. Получается не очень, словно я отсидел себе все тело. Дол-го,’видать, сидел, со вкусом… Пробую напрягать и расслаблять различные мышцы.
Нет, кажется, у меня ничего не сломано. Надо же, выходит, я выдержал посадку вне ложемента! Крепкий я малый: и в шоу Мамы Клавы был не последним, и капсулу водил, и почти приспособился к трем g внутри чужака… А на лунной базе пробыл всего ничего, не успел отвыкнуть, вот и жив…
Да могу я двигаться, могу! Вон как шевелюсь и ворочаюсь, просто заглядение. Ходить, правда, не сумею, но ведь меня не об этом спрашивали, верно?
— Встать можешь?
Вряд ли. Но попробую. Для этого сначала надо сесть, потом встать на четвереньки, а потом уже подняться на ноги, желательно с каким-нибудь упором. И пусть упор никуда не убегает после того, как я встану, иначе свалюсь кулем и все придется начинать заново…
Вот так… Сел. А что организм пытается развалиться на запчасти, то это ничего, этого мы ему не позволим. Сейчас он поймет, что ему волей-неволей придется еще потрудиться, и он смирится с этой перспективой, а там, глядишь, и начнет сотрудничать. Главное, не торопиться, дать ему время осознать неизбежное…
— Тим, да вставай же! Уходить надо. Десять к одному, что нас засекли,.
Не дадут мне времени. Палачи. Инквизиторы. Пиявки приставучие, кровопийцы.
Однако я начинаю кое-что видеть вокруг себя, вот что дивно!.. Расплывчатый мир фокусируется в травянистый склон, поросший поверху леском, причем некоторые деревья почему-то свежевыворочены с корнем, внизу помещается грязный пруд с клубами пара над остатками воды, берега густо облиты вонючим илом и усеяны дохлой рыбой, а над моей головой в развилке ветки застрял поблескивающий чешуей карась. Ближе к тому берегу, где мы находимся, утонув посадочными опорами в горячей грязи испоганенного водоема, кривляется в испарениях покрытая черной коркой «Жанна д’Арк», все-таки ухитрившаяся доставить нас на Землю. Вот тебе и ненадежная рухлядь! А может, помогли обращенные к Первоматери молитвы? В таком случае я согласен молиться Люси и впредь, хоть она и австралопитечка…
Но какова мощь плазменных двигателей! Впрочем, и пруд велик: будь он поменьше, огненный хвост вылизал бы его до донышка, не оставив ни воды, ни жидкой грязи, ни карасей. Да и лесок, наверное, с готовностью вспыхнул бы, чуть только иссякла бы бьющая гейзером стена пара… Удачно сели. Пока не знаю, где именно, но, кажется, различаю поодаль какие-то постройки. Столица, не столица — после разберем, но хотя бы неразрушенный город! Подарок судьбы. Нет более удобного места, чтобы затеряться, затаившись на время. По данному параметру с городом не сравнятся ни тайга, ни даже горы. Из любой норы крысу можно выгнать водой из шланга, но стократ труднее добраться до крысы на большой помойке… Что такое свобода? Это возможность выбирать один из минимум двух путей, а не мчаться сломя голову по единственному, подозревая, кстати, что он оставлен только для того, чтобы ловчее загнать тебя туда, где тебе и одного-то пути не оставят…
Бормоча свирепую нецензурщину, Безухов хватает меня за шиворот и одним мощным рывком пытается поставить на ноги; тут же суетится и Шпонька, пытаясь внести свою лепту. Ничего у них не выйдет — после Луны у обоих мышцы не те. Во г. приду в себя и предложу бывшему дояру продолжить состязание, кто кому пережмет руку. Десять против одного, что моя возьмет.
Первоматерь моя Люси, они воздвигли-таки меня торчком! Хочу сказать им, изуверам, чтобы они уносили скорее ноги, оставив меня в покое, — и вдруг проваливаюсь в лиловую мглу, влипнув в клейстер наподобие мухи. Ничего не понимаю, но, кажется, я ненароком угодил в Вязкий мир. А главное, кто-то цепляется за меня, ворочается и дергается рядом, поддавая мне то локтем, то коленом…
Ну точно — Вязкий мир! Как я сюда попал — неужто бессознательно? Для прохождения через незримый барьер, отделяющий наш мир от того, всегда приходится напрягаться так, что на висках вздуваются жилы, — а тут что? Главное, почему я не один?.. Нет, это не главное, а главное сейчас немедленно выйти обратно… На грязный родной бережок.
Ура, получилось! Мы втроем валимся на землю, причем Безухов ругается, а Шпонька просто дышит со свистом и всхлипываниями…
А в следующую секунду они забывают даже о том, что нам надо уносить отсюда ноги как можно скорее.
— Тим, что это было?!
— Вязкий мир, — произношу я как можно спокойнее, что дается непросто: мне вообще трудно шевелить языком-саботажником, а тут еще надо не напугать моих коллег.
— Ты… ты что, телепортировал? С нами?
— Никуда я не телепортировал, — отвечаю сердито. — Я просто вошел в Вязкий мир и вышел, вот и все. Допекли вы меня…
— А говорил о двенадцати килограммах этой… — Шпонька морщится, пытаясь вспомнить термин, — пороговой массы!
Я тоже морщусь, хотя мне следовало бы и покивать, и развести руками: да, мол, говорил, ну так что же с того? Сам не понимаю, как это получилось.
— Какую гадость вы в меня вкололи?
— Думаешь, в медикаментах дело? — торопится сообразить Мустафа. — Слушай, у нас еще есть, так что в случае чего… Еще раз сможешь такое устроить?
Вот странность: мозги у меня по-прежнему ватные, как и мышцы, однако я прекрасно понимаю, куда клонит Безухов. Он надеется на то, что при появлении здесь спецназа я схвачу обоих в охапку и телепортирую с ними за пределы кольца облавы… Ну допустим. Предположим, что чудо может повториться. А он пробовал когда-нибудь продираться Вязким миром, таща под мышками двух взрослых эксменов? Дилетант. Никто и никогда этого не пробовал, потому что двое взрослых не могут весить тридцать килограммов, а это рекорд сопутствующей массы. Лучшие рекордсменки не проникали в Вязкий мир с подобным грузом!
А если бы проникли, их сил хватило бы шагов на десять…
— Ничего не выйдет.
— Уверен?
Мне удается усмехнуться в ответ. Нет, уходить от места посадки нам придется на своих двоих и как можно скорее. Мы и так уже торчим здесь непозволительно долго. В лесок?.. Ну нет, его обязательно прочешут. Значит, вон к тем строениям?.. Да, к ним. Далековато, а иного выхода нет. Если глаза мне не врут, ближе всего к нам расположена станция надземки, а дальше маячат кубы и параллелепипеды «спального» района, кажется, человеческого, а не эксменского…
— Надо идти, — изрекаю я истину, вызывающую у меня глубокое отвращение.
— Сможешь?
— Попробую. За чье тут плечо подержаться?
…Ох, как медленно мы движемся! А надо еще обойти пруд, иначе мы просто завязнем в горячей грязи, потом шагов двести до станции — полноценных шагов, не моих, — а после еще сколько-то до жилых кварталов, наверняка покинутых населением, и только там мы сможем затаиться, затеряться, отсидеться в логове…
И в это время ухо улавливает далекий-далекий надтреснутый гул вертолета. Спутать его невозможно ни с чем. Именно такой звук должна сейчас издавать костлявая с косой.
