спровоцировать его на вмешательство в эксперимент. Рискованно, не спорю. Зато интересно. Игорь, друг мой, опомнитесь! Взгляните трезво. Разве лучшие умы человечества не мечтали об изучении внеземных цивилизаций? Вы, наверное, единственный человек, кому по силам начать изучение хотя бы одного представителя чужой цивилизации. И вы — вы, кого я считал очень незаурядным человеком, — отказываетесь от такого шанса?
— Я не изучать его хочу. Я добраться до него хочу...
— А пойдет ли вам это на пользу? Разве вы знаете, с кем имеете дело? Об этом мы можем только догадываться...
— Со скотиной, — сказал Фома. — С всемогущей скотиной. Это-то ясно.
— Я говорю о другом! — возопил старый учитель. — Я говорю не о моральных критериях Экспериментатора, а исключительно о его титаническом могуществе! Допустим невероятное: вместо осторожного изучения этого существа по косвенным признакам вы все-таки до него доберетесь. Допустим, это в принципе возможно. Сказать вам, что он с вами скорее всего сделает?
— Все мы смертны, — возразил Фома и осекся. В присутствии Георгия Сергеевича говорить о смерти не стоило. Хотя кто раньше умрет — это еще вопрос. Плоскость терпит долгожителей лишь в оазисах.
— Завидую вам, Игорь, — вздохнул старик. — Неужели вы нисколько не боитесь?
— Боюсь. Давно устал бояться, а все равно боюсь. И больше всего боюсь остаться белой крысой в лабиринте. В ловушках тоже мало приятного, но лучше уж сгинуть, чем...
— Вы сами говорили о лабиринте и Экспериментаторе, — мягко перебил Георгий Сергеевич. — Игорь, друг мой, да разве Экспериментатора надо искать внутри лабиринта? Его ли это место?
— Надо ведь где-то его искать, — буркнул Фома.
— И прекрасно! Ищите, раз уж вам неймется! Но только не там, где вы заведомо ничего не найдете, кроме очередных фокусов лабиринта и очередных, фигурально выражаясь, белых крыс! Ну как мне вам это объяснить... В химической реторте может лежать все, что угодно, кроме самого химика...
— Это я уже понял. Значит, по-вашему, для того чтобы встретиться с Экспериментатором, я должен достать его настолько, чтобы он вынул меня из лабиринта и рассмотрел как следует? Под стеклышком?
— Примерно так. Игорь, друг мой, да ведь вы поняли это раньше меня. Но еще раз подумайте: понравится ли вам столь пристальное внимание Экспериментатора? Ведь вы для него не более чем лабораторная крыса, очень дешевый объект и, простите, расходный материал...
— Ничего, — жестко сказал Фома и оскалился по-волчьи. — Я буду очень ценной крысой. Пусть поищет других таких же.
Георгий Сергеевич сейчас же всплеснул руками — ни дать ни взять больной нахохлившийся воробей, тщетно пытающийся взлететь, как молоденький.
— Найдет, уверяю вас! По статистическим законам — найдет обязательно! Не подумайте плохого, Игорь, я не хочу принижать ваши достоинства, но вы отнюдь не уникальны... То есть, простите, это я так думаю. Убежден: не вам одному пришла в голову идея поискать истинного хозяина Плоскости. И не вы один перестали, по-видимому, дорожить своей жизнью. Почему же вы решили, что Экспериментатор обратит внимание именно на вас?
— Уже однажды обратил, — отрезал Фома. — Значит, надо сделать так, чтобы и дальше обращал.
— Очень хорошо. И как же вы это сделаете?
— Не знаю!
— Значит, вы отправляетесь в путь наудачу? Авось там видно станет?
Фома угрюмо промолчал.
— Знаете, кто вы? — прищурился Георгий Сергеевич. — Лемминг.
— Вот еще! — Фома возмущенно фыркнул. — Лемминги топятся.
— Не всегда. К тому же они уходят с насиженных мест вовсе не для того, чтобы утопиться. Они ищут кормные места, и, надо думать, инстинкт их подводит. А виду с того польза: в голодный год устраняются лишние едоки. Но кому из людей будет польза, если уйдете вы?
— Борьку вон вместо себя оставлю, он должен справиться, — сказал Фома. — А нет — пусть люди сами о себе думают. С меня хватит.
— Хотите жить лучше?
— Хочу. А вы нет?
— Да ведь любое существо мечтает жить лучше! — возопил Георгий Сергеевич. — На Земле ли, на Плоскости ли — все едино! В чем разница, спросите вы?..
— Не спрошу, — огрызнулся Фома.
— А вы спросите! И я отвечу: разница заключается в длине цепи и размерах миски, больше ни в чем. Нигде нет человека, постоянно довольного своим положением, если только он не круглый идиот. Разница лишь в том, что одного выводит из себя мысль, что его семья будет завтра есть, другому хочется переплюнуть соседей и знакомых новым домом, автомобилем или служебной должностью, проще говоря, социальным статусом, третьему подавай миску размером с полмира, а четвертому достаточно выпить водки и забыться. Еще есть, наверное, и те, кого гнетет незнание и собственное несовершенство, истинные люди науки и искусства, но и это из той же оперы, только октавой выше. Довольных нет! И вы — вы, Игорь, не найдете на Земле счастья, вот попомните мое слово!
— Это почему же не найду? — осведомился Фома.
— Ну, во-первых, вы на Землю вообще не попадете. В лучшем случае вы останетесь в живых, чего я вам горячо желаю, но Земли вам не видать. Не для того нас сюда поместили, чтобы мы сбегали. Но хорошо!.. Допустим, вы каким-то немыслимым чудом добились своего. Можем же мы предположить невероятное. Скажите, вы будете счастливы?
— Еще бы!
— Ошибаетесь. Вы двойник, не забывайте. Ваше место занято. У вас нет документов. Нет профессии. Вероятно, нет и дома. Вы лишний. Вам придется многое начинать с начала... Нет уж, сделайте одолжение, не перебивайте меня! Я верю, что вы с этим справитесь. Во всяком случае, это задача неизмеримо более легкая, чем найти Экспериментатора... Игорь, друг мой, подумайте вот о чем: на что вы потратите свою дальнейшую жизнь? На гонку по кругу. На поиск способов сытнее есть и мягче спать... разумеется, я выражаюсь фигурально. А разве здесь вы не заняты тем же самым? Разве здесь вы не достигли завидного социального статуса? Разве ваша жизнь лишена смысла? Там у вас не будет ни смысла, ни статуса, поймите вы это! Будет комфорт, будет вкусная еда, зрелища — но и только. Вот на какое завтра вы хотите променять свое сегодня! Простите, Игорь, я лучше думал о вас! Вы меня разочаровываете.
— Жаль. — Фома пожал плечами. — Не хотел, честное слово. Но раз разочаровываю, что теперь поделаешь. Разочаровывайтесь. Я сам себе противен. Когда я вижу в воде свое отражение, мне хочется наплевать в эту воду. Бывает, и плюю... А только не хочу я бегать по лабиринту. И вить в нем гнездо не хочу. Я не крыса.
— Ну, это, знаете ли, вопрос терминологии. — Теперь пожал плечами Георгий Сергеевич. — Тут все дело в точке зрения... Одним словом, вам хочется свободы?
— Да!
— Вы ее не получите и там, не надейтесь. Подумайте как следует и поймите это. Что такое свобода? Это либо всемогущество, либо самоограничение. Всемогущество невозможно, вспомните хотя бы софизм о боге и камне. Ограничивать свои потребности вы, кажется, тоже не особенно склонны?
— Вот именно.
— Тогда не видать вам свободы. Игорь, друг мой, ну можно ли быть таким наивным?
— Пусть я наивен, — сказал Фома, — но я уйду. Мне не нужно той свободы, о которой вы говорите. Я просто хочу выбраться на воздух. Здесь душно. Если я останусь еще на полгода — мне каюк. Помру или сойду с ума. Знаете, вот сейчас я шел к вам, и мне казалось, что ловушки меня ждут. Не кого-нибудь, не вообще человека, а именно меня. Я к черному провалу нарочно подошел и почувствовал, как он меня затягивает. Хорошо, вовремя одумался, а мог бы и шагнуть. Ничего был бы смысл жизни? — Он засмеялся сквозь зубы. — Я уж не говорю о социальном статусе...
