из-за неполадок в правом двигателе сел где-то под Тихвином. Надежная машина, нам такая и нужна, но отказов одного из двух двигателей очень не любит. И то ладно, что живы оба: злосчастный корреспондент «UFO-press» Дмитрий Каспийцев и пилот-доброволец, возящий единственного пассажира за особые наградные. Ни один нормальный человек в здравом уме без приказа в тот самолет не сядет. Опасное это дело – возить человека, безошибочно определенного Максютовым как моего антипода, чрезвычайно чувствительного к «эффекту отталкивания». Мы оба – лакмусовые бумажки, пробники аномальных зон, только с разной полярностью. Байт-Каспийцев брюзжит, но пока терпит, потому что, кажется, еще не понял, что к чему, а когда поймет, пойдут совсем другие разговоры. Тот еще фрукт: и наградные в виде платы за страх, которого он пока не испытывает, ему идут не меньшие, чем пилоту, и еще изволь его уговаривать оказать содействие, всякий раз придумывая новую убедительную легенду, а он брезгливо морщит нос: мол, пока его неизвестно зачем возят туда-сюда по всей России, его компаньон Свиницын вершит дела в одиночку и, разумеется, в одиночку стрижет немалые купоны…
Под Тихвином так под Тихвином. Второму борту нет смысла пробиваться дальше, ни черта хорошего не выйдет. Пусть чинятся и возвращаются. Каспийцева надо беречь, он еще пригодится. Если один раз ради него было устроено землетрясение, что стоит Монстру второй раз организовать ураган или вообще без всякой причины оторвать самолету крылья, как мухе?
– Значит, все-таки вертолет, – сказал Шкрябун. – Сесть он на песочек не сядет, деревья, лопасти обломает. Спустим тебя аккуратненько в люльке, Алексей.
Молча киваю в ответ. В люльке так в люльке.
Обмануть «эффект отталкивания», до боли непонятную, прямо-таки мистическую, но тем не менее реальную и грозную силу… Придется опять попробовать. Последний месяц Максютов совал меня во все дыры, кидал вроде пробного камешка всюду, где подозревалась хоть какая-то аномальность, и, в отличие от Каспийцева, швырял в самые эпицентры – а я все еще цел. Слегка поиздержан, поизмотан, но это не в счет. Под Оренбургом погибли двое, а я, получив пару царапин, прошел. В Ханты-Мансийске отделался испугом. Здешним рыбакам крупно повезло: они не стали высаживаться на остров при первом проходе, когда в принципе могли попытаться это сделать. Если «эффект отталкивания» еще держится – а ом редко затухает ранее, чем через несколько дней, – неприятности им были бы обеспечены, а какие – невозможно знать заранее. Как минимум искупались бы в студеной водичке.
Мы тоже отказались от намерения облететь остров…
– Попробуйте еще раз, пожалуйста, – Шкрябун предельно вежлив с паранормальным дедком. – Он все еще там? Он жив?
– Да жив же, жив, – сварливо дребезжит дед. – Коли уши есть, так слушай вдругорядь: жив! Я его чую, понял?
– Попытайтесь проникнуть в его мысли.
– Ха, проникнуть! Было бы куда. Нет у него никаких мыслей, мерзнет он, холодно ему, и все.
Оно и понятно, я сам мог бы изречь такое с полным на то основанием – кто бы стал возражать? – и, чего доброго, прослыл бы телепатом, чувствующим состояние клиента за десять верст. Шкрябун отступается от козлобородого ясновидца. Зато Топорищев рассматривает дедка с неподдельным интересом.
Еще одно пятое колесо в нашей телеге. Толку от Топорищева пока что нет никакого и, по-моему, не предвидится, а внешность – два сапога пара с дедком, разве что Топорищев помоложе, лет пятидесяти пяти. Долговязый, худющий, в выпирающих отовсюду мослах, сильно сутулый и весь какой-то нескладный, как хронически недокормленный гусак на убыточной птицеферме, он был навязан нам Максютовым. Экий подарочек. Оказывается, секретная тема уже некоторое время разрабатывается нами совместно с Академией наук – те рады .. Хлебнем с ним, чую. Коли он в самом деле математик и член-корреспондент, вдобавок специалист по системному анализу, так его бы в эксперты – ан нет, он второй человек в группе, всюду сует нос и обязан подчиняться только Шкрябуну. Максютов об этом сказал недвусмысленно. Леший меня дернул спросить его о воинском звании. «Ефрейтор запаса», – любезно пояснил Максютов и в дальнейшие подробности входить не пожелал.
Стоит, держит между собой и ветром правильный УГОЛ, чтобы не сдуло в чужой парусящей плащ- палатке, молчит, прислушивается. Из-под капюшона торчит такой шнобель, что непонятно, как Топорищева не разворачивает ветром, вроде флюгера. Черта лысого он разберется в нашей бодяге со своей математикой и системным анализом. Кроме того, он курит, да еще крепкие дешевые папиросы, а я не выношу запаха табака с тех пор, как сам бросил курить. Точно так же адепты какого-либо вероучения после отступничества становятся самыми лютыми его ненавистниками.
Странная у нас компания…
Вот к Шкрябуну я претензий не имею: распоряжается он толково, навыки те еще, не суетится с отвычки. Пожалуй, Максютов прав: старый конь борозды не портит. Впрочем, не моего ума это дело.
– Алексей, ты готов? – спрашивает Шкрябун.
Куда ж я денусь. Всегда готов.
Приземлили меня удачно.
Люльку дернуло вверх едва ли не раньше, чем я отстегнул карабин. Ураганный поток от ротора «Ми-8» разогнал сбегающую с пляжа водичку, примял вершину следующей волны, дуром прущей на берег, но, конечно, не остановил. Скользя по комкам водорослей, давя подошвами пупырчатые гроздья соплодий, лихо перепрыгивая через некстати торчащие из песка макушки валунов, я побежал от волны, грузно ворочавшей смытый с берега корявый плавник, и почти успел – окатило всего-навсего до колен. Вертолет тут же пошел прочь, круто заваливаясь набок в вираже, мотая невтянутой люлькой, и Жора Гаврилюк напоследок махнул мне рукой со значением: держись, мол.
Через две минуты шасси вертолета коснется материкового берега – нечего ему кружить над островом, пусть даже над самой удаленной от странного субъекта частью. И падать жестко, и купаться холодно. Береженого бог бережет.
Волна добежала до корней молодых сосенок, поиграла вымытым из грунта можжевеловым кустом и схлынула с сердитым шелестом. Надо было мне надеть сапоги, лучше всего болотные. Впрочем, тогда я вряд ли убежал бы от волны, кувыркался бы, как этот куст.
Пискнул вызов карманной рации. Прямая радиовидимость, хорошо идет сигнал. Голос Шкрябуна:
– Все в порядке, Алексей?
– Все в порядке.
– Не отключайся, держи меня в курсе.
– Понял.
Ему там скучно, по ту сторону пролива, где воющий ветер ломит стеной и холод гранита ощущается сквозь подошвы. Ему, видите ли, скучно и муторно с дедком, Топорищевым и Колей Штукиным В вертолет, кроме пилота и меня, сел только Жора Гаврилюк, что разумно: чем меньше народу вблизи аномальное, тем лучше. Научены.
Рация у меня – любо-дорого, со вкусом выполненное экспериментальное произведение инженерного гения для нужд спецназа, только-только прошедшее полевые испытания. И легкая, и дальнобойности ошеломляющей, и по корпусу можно хоть полчаса кувалдой бить без всякого результата. Судя по техническому описанию, близ эпицентра ядерного взрыва эта коробочка выйдет из строя не раньше, чем расплавится.
Честно говоря, очень не хочется пробовать…
А кто спрашивает, чего тебе хочется, капитан Рыльский? Заблажит Монстру устроить на пустом месте небольшой ядерный очаг – устроит, можно не сомневаться. В виде гостинца. По сравнению с землетрясением и режущим без оплавления лучом это для него – тьфу!
«Чиппи, карту!» Остров – вытянутый с востока на запад почти правильный овал длиной метров восемьсот, шириной порядка двухсот пятидесяти, с наивысшей точкой не более сорока метров. Сейчас на острове было людно, целых два человека: я на западном краю овала, странный субъект – на восточном.
Миновав сосенки, я продрался сквозь цепкий можжевельник и чуть ли не носом уткнулся в трухлявую бревенчатую стену.
