заведение.
– Зайдем, – прогудел, как в бочку. – Надо где-то переждать ливень.
И точно – вместе с оглушительным раскатом грома упали первые капли дождя.
Внутри Легировский ориентировался свободно. Коротко взглянул в сторону подгулявшей компании, еще меньше внимания уделил двум студентам, лакомившимся сайками, и увлек Катеньку за крайний столик. Сейчас же с преувеличенной радостью подлетел половой, сама услужливость, рот до ушей.
– Доброго здоровьичка, Владимир Лексеич. Давненько вы к нам не захаживали. Прикажете как обычно?
Скупой на жесты Легировский лишь чуть качнул головой и загудел в усы:
– Нет, Мефодий, сегодня нам твоей безакцизной не надобно. Неси чаю с колотым сахаром да бубликов, живо.
– Один секунд, Владимир Лексеич.
В «один секунд» Мефодий, конечно, не управился, но вернулся с заказом на диво быстро. На дубовом столе возник маленький пузатый самовар с сидящим на нем верхом заварным чайником, рядом расположились вазочка с сахаром и блюдо с бубликами.
– Угощайтесь, Владимир Лексеич, на доброе здоровье. И барышне вашей приятного аппетита…
– Исчезни, – велел Легировский, и половой исчез.
Пушечный удар грома заставил жалобно задребезжать стекла. За окном потемнело, как в преисподней, и хлынул ливень, да такой, что мостовая в одну минуту скрылась под толстым слоем бегучей воды. Видно было, как мокрая насквозь собачонка, ища укрытия, прыжками скачет вброд от одной запертой двери к другой. Молнии сверкали где-то совсем рядом.
– Угощайтесь, – не столько предложил, сколько велел Легировский и сам шумно отпил из стакана с подстаканником. – Уф-ф, горячо… Чай здесь дают настоящий, из Индии и Сиама, и спитой не подмешивают. В тюрьме таким не напоят, тем более в Яузской части или, скажем, Сретенской. Они, прохвосты, чай на Сухаревке покупают, банный веник заварить – и то больше вкуса…
Катенька подула на чай и осторожно отпила. По правде говоря, чай уступал качеством тому чаю, к какому она привыкла в семье, но сейчас ей казалось, что она в жизни не пила ничего вкуснее. Махнула рукой на приличия – и жадно вонзила зубки в ароматный бублик.
Блаженство…
Стихия снаружи неистовствовала. Легировский грыз сахар, жевал бублик, шумно прихлебывал чай и молчал, ожидаючи. Если бы не это явное ожидание, великая княжна почувствовала бы себя совсем счастливой. А так – пришлось бороться с разливающейся по телу истомой.
– Ну вот и хорошо, – пробасил Легировский, когда первый бублик был съеден и первый стакан опустел. – Теперь нам самое время поговорить. Юлить со мною не надо. Учтите, я намерен получить исчерпывающие объяснения.
– О чем? – постаралась сыграть изумление Катенька.
– О том, почему вы не Софья Блювштейн, а другая особа. Вы провели полицию, вас выпустили вместо другой арестантки, не так ли?
– Откуда вы знаете? – спросила Катенька и внутренне ахнула: сама себя выдала. – То есть откуда вы это взяли? Ведь вас не было у следователя.
– Это моя работа: знать все, что мне надо знать. – Легировский усмехнулся в усы. – Успокойтесь, я не служу в полиции. Я репортер, печатаюсь в «Московском листке» и иногда в «Московских ведомостях». Я дежурил возле Яузской части, потому что знал: сегодня утром должны выпустить Софью Блювштейн. Мне, газетчику, хотелось с нею побеседовать, мог бы выйти роскошный материал… без всяких имен, разумеется. Ну вот – жду Соньку, а под ее личиной выходите вы. Как прикажете это понимать? Я требую объяснений.
– Кто такая Софья Блювштейн? – спросила Катенька как можно невиннее.
– Это та особа, которая, по всей видимости, одолжила вам свои накладные локоны… кстати, один из них сбился… да потом поправите, в уборной, не привлекайте внимания! Софья, она же Шейндля, Блювштейн, известная также под именем Соньки Золотой Муфты… она не раз выносила краденые драгоценности в муфте, отсюда и кличка. Феноменально! Еще молода, но уже знаменитая воровка и виртуозная мошенница. А такая ли карьера ее еще ждет! По части хипеса ей уже сейчас нет равных, а сколько раз она обманывала нашу доблестную полицию…
– Хипес? – переспросила великая княжна. – Простите, не понимаю…
Не чинясь, Легировский объяснил, что такое хипес. Катенька покраснела.
– Короче говоря, я жду объяснений, – давил настырный журналист. – Что вы оглядываетесь? Сообщников у вас, видимо, нет, а если и есть, то мы от них оторвались. Да и толку от них не будет. Глядите! – Он легко свернул в штопор чайную ложечку и без видимого усилия развернул обратно. – А на крайний случай мой кастет всегда при мне. Никто со стороны вам не поможет. А я – могу помочь. Но только в награду за откровенность. Решайтесь же. Ну?
– Она мне сама предложила… – еле слышно призналась великая княжна.
– Уже теплее, – подбодрил Легировский. – Продолжайте же. Это становится интересно. В самом деле сама предложила?
– В самом деле…
– Неужели даром? Вероятно, за какую-нибудь услугу?
– За деньги. Под честное слово.
– Да ну? И много ли денег?
– Три тысячи.
Легировский нахмурился, начал тереть лоб. Что-то тут, по его разумению, было не так. Близкая молния за окном осветила на мгновение спартанское, но чистенькое убранство чайной, и сгустилась совсем уже непроглядная темень. Половой принес зажженную керосиновую лампу.
– Ну ладно, – гулким своим басом молвил Легировский, дождавшись, когда половой отойдет подалее. – Что-то мало для такой особы, как Сонька. С трудом верится. Три тысячи – это для нее не деньги. Ее уровень – тысяч тридцать, не ниже. Чего ради она с вами связалась? Нет, тут что-то не так. Дайте-ка подумать…
– Налейте мне еще чаю, – попросила Катенька.
Легировский налил, и взгляд его, острый, как шпага, вновь пронзил великую княжну насквозь. До крайности неуютно было ловить на себе этот взгляд.
– Пожалуй, я расскажу вам, какие странные дела со мною творятся, – сказал репортер. – Начну с того, что нынче утром я получил письмо, а в нем знаете что?
– Что?
– Билет на два спальных места на Литерный поезд до Владивостока. Каково! Я Подпаскова из «Московского листка» хотел с кашей съесть, когда он не выбил ни одного бесплатного билета для своего корреспондента. А стоимость билета на Литерный вам известна? От «Московских ведомостей» едет другой. Меня не берут. Хоть на подножке езжай, как бывало в молодости. И вот изволите видеть: билет от анонимного дарителя на имя Владимира Легировского. И приписка: со спутницей. С какой такой спутницей, смею вас спросить? Вижу, вам любопытно. Не с вами ли часом?
Великая княжна не смогла ответить – очень стучало сердце.
– Похоже на то, что с вами, – Легировский и голос смягчил, – ваше императорское высочество…
– Что? – Катеньку точно ужалили.
– Извините, я должен был узнать ваше императорское высочество раньше, – склонил голову проницательный репортер. – Эти локоны… Но главное, я должен был сообразить сразу! Эх! Старею…
– Вы… вы обознались. – От растерянности Катенька стала запинаться.
– Не думаю, ваше императорское высочество.
– Но… это же просто смешно!
– Возможно, ваше императорское высочество.
– Прошу вас, прекратите! Это неуместное титулование…
– Виноват. Само собой, инкогнито прежде всего. – Легировский почтительно склонил голову, но уж очень живо блестели его глаза под кустистыми бровями. Словно у охотника, подкрадывающегося к дичи на
