его авантюра, вреда от нее не будет. У твоего предмета в голове что угодно, только не хлопчатая бумага. Держу пари, скоро мы все узнаем.
– Каким образом?
– Из газет. А о чем не узнаем, о том догадаемся. Хотя дело тут такое, что догадываться, пожалуй, и вредно… Честное слово, этот человек в моем вкусе. Буду просить папa, чтобы он командировал Лопухина ко мне во Владивосток на год-два.
Екатерина Константиновна вздрогнула от неожиданности.
– Для чего он тебе?
– Распутывать интриги, разрубать гордиевы узлы… да мало ли! Толком не объясню, но чую: пригодится. Большую пользу может принести в умелых руках.
– Ты говоришь о человеке, как о вещи! – сердито перебила брата сестра.
Укол не достиг цели.
– Ну конечно! – с обезоруживающим простодушием отозвался Митенька. – Ты знаешь, я увлекаюсь техникой… В сущности, искусство управлять людьми есть не что иное, как умение толково применять инструменты и материалы. Наверное, можно забить гвоздь двуручной пилой, но к чему мучить себя и инструмент? Всякой вещи свое дело, и всякому человеку тоже.
– А если под рукой серная кислота?
– Так и залить ее в лейденскую банку, а не в карман! А коли в карман, то не себе, а недругу! Большинство людей, увы, лишь материал, но изредка попадаются удивительные инструменты!
Великая княжна сердито фыркнула.
– Ну и каким же инструментом, по-твоему, является… он?
– О, тут особый случай! Лопухин в некотором смысле вещь в себе. В данной аналогии он скорее умный станок универсального назначения, какие еще не созданы, но будут, будут… Представь себе станок, который может исправить ошибку мастерового, а!
– Да ты, братец, фантазер! – саркастически заметила Екатерина Константиновна. – К чему мастеровой при таком-то станке?
– Ну… общие задачи ставить.
– Обленится твой мастеровой при таком инструменте и сопьется. Вот еще выдумал! Человек ему инструмент! Низко и безбожно это, Митя!
Екатерина Константиновна спорила с братом, а в голове у нее – щелк! щелк! – словно бы запирались на невидимые замочки ящики бюро, приняв в себя факты. Первый факт: любимый жив и на свободе! Второй факт: надобность в выкупе исчезла, и больше незачем торговать собой за два миллиона. Крылья вроде бы расправлены, но третий факт – ненавистная перспектива брака с Саксен-Кобургом – не становится от того менее реальной. Папa не оставит эту затею, хоть слезами умойся. А значит…
Безумная мысль испугала Катеньку. Если сложившаяся в игре ситуация не дает ни малейшего шанса выиграть, остается лишь проиграть… либо… либо…
Либо изменить правила игры.
Много лет назад Митя учил сестру играть в шахматы. Сильный игрок, сумевший однажды свести вничью партию с самим господином Ботвинкиным, великий князь попросту издевался над неумелыми попытками Катеньки не сесть в лужу. Коварные «вилки» следовали одна за другой, беспощадная «мельница» перемалывала тяжелые и легкие фигуры, сдвоенные ладьи били стенобитным тараном, ничтожные пешки тихой сапой подбирались к последней горизонтали, норовя обернуться ферзями… Натешившись вдоволь, Митя ставил мат – всегда красивый и всегда обидный до чрезвычайности. Однажды Катенька не выдержала. Хода за три до неизбежного мата она поднесла согнутый пальчик к пешке, хорошенько прицелилась и, метко щелкнув ноготком, сбила с доски неприятельского короля. Братец бурно возмущался и объявил себя победителем, несмотря ни на что. В шахматной партии – может быть, он и победил. Ну а по сути?..
– Ты вся дрожишь, – заметил Митенька. – Зябко. И спать пора.
Великой княжне не было зябко – жарко ей было, и дрожала она вовсе не от холода. Однако разубеждать брата Екатерина Константиновна не стала.
В спальне идея немедленно начала оформляться в замысел. Катенька насилу дождалась, когда камер- метхен пожелает ей спокойной ночи и удалится. Вот копуша!
Итак. Папa, по-видимому, хочет насолить чванным немцам, заключив династический союз с бельгийским королевским домом. Ни мольбы, ни слезы приняты во внимание не будут. Ничего не предпринимать означает через полгода-год сделаться женой Франца-Леопольда с той же неизбежностью, с какой плывущая по течению лодка без весел достигает бровки водопада и рушится вниз.
«Дудки!» – сердито подумала Екатерина Константиновна.
Но что из этого следует?
Главное: что делать? Делать-то что?!
Только одно: пора выгребать из течения. Прочь из Ливадии! Бежать! Пусть тайно. Пусть разразится грандиозный скандал. Тем лучше! Говорят, Саксен-Кобурги чопорны до предела и превыше всего ставят внешнюю благопристойность. Прелестно! Если влюбленный дурак Франц-Леопольд не откажется по собственному почину от запятнавшей себя невесты, то его принудят к тому его бельгийские маменька с папенькой!
Но куда бежать?
Что за вопрос? Конечно же, к НЕМУ. Во Владивосток, а то и в саму Японию. Папa упрям, но он увидит, что его дочь упрямее. Она не выбирала, в какой семье родиться, и насильно навязанные ей великокняжеские путы не имеют для нее никакого значения! Она современная девушка с созвучными эпохе идеями, а не марионетка и не товар.
Завтра же бежать!..
Откинув тощее одеяло, великая княжна вскочила с постели и сейчас же зашибла мизинец левой ноги о гнутую ножку туалетного столика. Боль была такая, что Катенька едва не завизжала на весь дворец. Пришлось заткнуть рот обеими руками. Покатились слезы. Нет, ну это уже никуда не годится!.. Хороша, нечего сказать! Ну зачем вскочила? Разве собиралась выпрыгнуть в окно в ночной рубашке и убежать к любимому? Нет ведь. То есть с радостью, но не всякое расстояние пробежишь, тем более по морю аки посуху…
Боль ушла. Наклонившись, Катенька ощупала мизинец – кажется, не сломан, а только ушиблен – и вернулась в постель, досадуя на себя и посмеиваясь над своим порывом. «Как угорелая кошка», – правильно написал господин драматург Крохаль. А надо не так. Выбросить из головы мысль насчет завтра и готовиться. Кто хочет сбежать из темницы, тот должен тщательно продумать каждый шаг. Для великой княжны Ливадия – комфортная темница, золоченая клетка. Любое движение на виду. Исчезнешь – через четверть часа хватятся, а еще через час деликатно, но твердо задержат и доставят к папa. Нет, надо придумать что-нибудь позамысловатее выдумок господ романистов…
За окнами дворца уже розовел рассвет, когда Катенька придумала. Тогда она улыбнулась, закрыла глаза и сразу погрузилась в сон. Пребывать в ажитации, когда все уже решено, было не в ее характере. Придумано – делай. Шаг за шагом.
И не отступай до самого конца.
«Победослав» застрял на Азорах не на две недели, как оптимистически предполагали офицеры, а на все три с половиной. По совести говоря, и этого-то времени с трудом хватило на ремонт корпуса, снастей и машин. Пришлось отказаться от мысли поставить корвет в док – пророчество насчет очереди на доковый ремонт оказалось верным. Ремонтировались в порту у стенки.
То и дело случались проволочки. Бывшие португальские, а ныне испанские чиновники, приторно улыбаясь, намекали на мзду сверх платы за любую услугу, даже самую незначительную, и доводили старшего офицера до белого каления. Враницкий свирепел и жаловался Пыхачеву. Командир вздыхал, призывал к терпению и, повздыхав, выдавал несколько ассигнаций из экстраординарных сумм.
– Уж уладьте это дело как-нибудь побыстрее, голубчик. Не деньги – время дорого.
– Да ведь они из нас просто кровь сосут, Леонтий Порфирьевич! Не люди – клопы!
– Будто бы?
– Видели бы вы их рожи! Давеча едва сдержался, чтобы не смазать кое-кого по зубам. Метисы,
