нашли для опытов, а потом стали применять для себя. Чудодейственное средство, моментально снимает усталость, заменяет сон, обостряет мысль… быстро становится необходимым при таком образе жизни, какой я веду все эти годы, – и тогда начинает разрушать организм. Признаться, я понял все это слишком поздно… Да если б и раньше понял, что изменилось бы? Я иначе не мог, не получалось. Пока был Сент-Ив… Да, вот о Сент-Иве я и хотел вам рассказать, тем более что Шамфор тоже заговорил о нем.
Профессор Лоран откинул голову на спинку скамейки, закрыл глаза. Лицо его было бескровным, серым, как у мертвеца.
– Вам плохо, профессор? – встревожился Альбер.
– Нет. Просто голова кружится от свежего воздуха. Я уж и не помню, когда выходил на улицу. Если б не Сиаль-5, я бы, наверное, свалился, едва выйдя за калитку…
Большой полосатый кот в белых чулках важно прошел по аллее, зашипел на равнодушно лежащего бульдога и, перепрыгнув через низкую изгородь, уселся на газоне. Из окна на втором этаже высунулась растрепанная светловолосая женщина и звонко закричала: «Жанна! Жанна! Твой Жером опять пьяный идет!»
– Сент-Ив был самым молодым среди нас, – опять заговорил профессор Лоран. – Ему не было и двадцати восьми лет, когда он погиб. Самый жизнерадостный, самый разносторонний, его все интересовало. Он был кибернетик, нейрокибернетик, работал вместе с Шамфором, Шамфор его очень любил… да и все его любили, и все считают, что я завлек его на ложный путь и погубил… Шамфор мне так и не простил смерти Сент-Ива. Впрочем, разве я себе это простил? Ведь Мишель недаром подметил у меня чувство вины по отношению к Сент-Иву… Конечно, если б не я, Сент-Ив не увлекся бы до такой степени нейрофизиологией, не взялся бы за такие сложные и рискованные опыты… Мы работали очень много, потому что, кроме опытов, проводившихся всей группой, начали ставить свои… Они все больше усложнялись, мы начали прятаться, работать по ночам… потом завели отдельную лабораторию, потихоньку от остальных товарищей… Она была неподалеку отсюда, на улице Бенар… Но Сент-Ив для всего находил время. Я тогда сердился, считал, что он разбрасывается… Нет, это все ни к чему рассказывать, да и некогда сейчас. – Профессор Лоран выпрямился и вздохнул. – Я хочу сказать, что Сент-Ива убил вот этот самый Мишель… то есть не такой, каким вы его сейчас видели, а его мозг, заключенный в гораздо менее совершенную оболочку. Теперешнюю оболочку Шамфор уже приготовил, мы должны были проделать пересадку. Тогда это был мозг в питательной среде, сканирующий механизм, подсоединенный к нему, чтоб обеспечить зрение, и довольно примитивные преобразователи для усиления биотоков, двигающих конечностями. Двигался он совершенно хаотично, еле научился ходить, держать книгу и перелистывать страницы. Но читал и запоминал он и тогда прекрасно. Даже не знаю, почему я так удивился, когда он заговорил о Сент-Иве. Просто мне некогда было проверить как следует его знания того периода. А они, по- видимому, полностью сохранились в его памяти. Правда, он тогда не мог говорить, только писал. Поэтому мы многого в нем не учитывали.
– Почему же он убил Сент-Ива? – спросил Альбер, невольно поежившись. – Ведь он и сейчас, кажется, лишен эмоций.
– Да он вовсе не хотел его убивать! Это было какое-то нелепое, неожиданное двигательное возбуждение, с выключением тормозящих центров. Вы же слышали: он сам сказал. Видите ли, даже электронное устройство, имитирующее мозг, не вполне подчиняется контролю. Чем оно сложнее, тем чаще бывают всякие случайности, неожиданности, отклонения от нормы. А здесь речь идет о живом белке, о бесконечно сложных клетках мозга. От того, что этот мозг выращен искусственным путем, ничто не становится проще. Наоборот, еще труднее предугадать, будет ли он развиваться нормально в таких необычных условиях, можно ли в самом деле добиться высокой специализации каких-либо функций, так или иначе сочетая элементы питательной среды.
– А Мишель тоже специализирован?
– Мы старались развить у него в первую очередь память и выносливость. Многого удалось добиться, хотя действовали мы, в сущности, на ощупь. Ведь об устройстве человеческого мозга известно невероятно мало. Мы только ищем, предполагаем, спорим. Мы выяснили, где сосредоточена память у осьминога. А где она у человека, мы не знаем.
Альбер жадно слушал. Он успел многое забыть с тех пор… да и не удивительно, такие трудные были годы, так далека была его жизнь от лекций, от шумных споров Латинского квартала…
– По-видимому, память рассредоточена по миллионам клеток мозга. Каждое событие запечатлевается не в одной клетке, а во множестве… Ну, впрочем, я не об этом хотел… – Профессор Лоран вдруг поднялся со скамейки. – Идемте, я боюсь надолго оставлять лабораторию.
Они прошли квартал по узкой, мрачноватой улице, завернули за угол.
– Вот… это было здесь… – сказал профессор Лоран, кивком головы указывая на темно-серый, с ржавыми подтеками дом. – Здесь была наша лаборатория. И здесь погиб Сент-Ив. Мишель пытался выпрыгнуть из окна, Сент-Ив его удерживал… и сам упал с третьего этажа.
Он ускорил шаги. Альбер поспешил за ним, невольно оглядываясь на мрачный дом.
– Он сразу умер… – пробормотал профессор Лоран. – Когда я сбежал вниз, он хрипел… он уже не узнал меня…
Секретарша сказала, что мсье Шамфор просит их войти. Они вошли. Шамфор стоял у окна.
– Я не пойму, Лоран, чего вы добиваетесь, – сказал он, не здороваясь. – Я же объяснил этому молодому человеку, что не имею возможности далее помогать вам.
– Почему же вы не имеете возможности? – устало спросил профессор-и сел, не ожидая приглашения.
Шамфор впервые посмотрел на него – до тех пор он стоял вполоборота к посетителям и не поднимал глаз. Его мохнатые черные брови взлетели к полуседым курчавым волосам, толстые негритянские губы раскрылись.
– Да что это с вами, Лоран! – с ужасом сказал он. – Вы черт знает на что похожи! Больны вы, что ли?
– Нет, просто устал. И потом – Сиаль-5. Вы же знаете… – Профессор Лоран криво усмехнулся.
– Черт знает что! – повторил Шамфор растерянно. Он уселся рядом с профессором, кивком указал Альберу на стул. – Так-так! Вот она, эта ваша штука в действии. Помните, как вы ликовали тогда: «Сиаль-5 помогает обгонять время! Он помогает красть время у самого себя, вот что». Есть предел физиологической выносливости организма, я ведь вам говорил.
