забирались. Рисковать, возвращаясь тем же путем — только поверху, — друзья не стали, предпочли обойти лес краем. Намного дольше, зато надежнее!
* * *
Когда подростки, шатаясь от усталости, выбрались на дорогу, туман и тучи наконец рассеялись. Выглянула половинка луны, к ней мотыльками слетелись звезды.
Корова, узнав родные места, радостно ускорила шаг. Жар, наоборот, замедлил.
— Слышь, Рысь, — виновато сказал он, совсем остановившись. — Я, пожалуй, на хутор возвращаться не буду.
— Что?! Почему? — растерялась девушка.
— А чего мне там делать? Видала, как они ко мне относятся?! Я лучше в город пойду, как собирался. — Парень решительно расправил плечи.
— А тетя? — напомнила Рыска. — Ты же говорил, что Сурок…
— Сурку скажи, что меня волки сожрали. А к тетке я сам за две-три лучины дойду, у нее и переночую. Она у меня хорошая, не выдаст — даже раненых в войну прятала.
— А… я? — совсем упавшим голосом прошептала девушка.
— Рысочка, — друг обнял ее за плечи, — пойми, не могу я тут больше. И тебя в никуда взять тоже не могу. Вот обживусь на новом месте, начну деньги хорошие зарабатывать, чтоб на двоих хватило, — и непременно тебя заберу! Договорились?
— Да-а-а… — всхлипнула Рыска. — Я понимаю. Нам постоянно приходится чем-то жертвовать…
Жар неловко поцеловал ее в макушку на прощанье. От мокрых черных волос пахло лесом и одновременно домом, парню на миг даже захотелось плюнуть на гордость и остаться. Но он сдержался.
— До встречи, подружка. Не скучай, я обязательно вернусь! — Прозвучало это наигранно и пошловато, но что еще сказать, парень не знал.
— До встречи…
Рыска смотрела Жару вслед, пока он не скрылся в темноте. Потом сердито дернула корову за уздечку и пошла к воротам, не вытирая катящихся по щекам слез — пусть их, так рассказ будет даже достовернее…
ГЛАВА 10
Даже если еды в амбаре довольно, некоторые крысята все равно покидают его и пускаются на поиски лучшей доли.
Лето Рыска прожила как в дурмане, вздрагивая от каждого стука в ворота. Спала она теперь в кухне, на печи рядом с Фессей, и первое время та не раз просыпалась среди ночи оттого, что соседка мечется во сне, разговаривает и порывается куда-то бежать. Однажды даже на пол свалилась.
Осенью ждать стало легче — чем больше времени прошло, тем меньше осталось! Рыска потихоньку делала запасы: сушила сухари и яблоки, собирала в лесу орехи, упросила дедка, чтоб тот сплел ей новые лапти. Неизвестно, как оно там, на новом месте, будет, да и дорога до города неблизкая.
Но Жар так и не вернулся.
«Наверное, еще денег не скопил, — утешала себя Рыска. — Наши батраки вон по два-три года работают, чтобы в карманах зазвенело».
Правда, в городе, по слухам, разбогатеть было намного проще и быстрее. Но Сурок, возвращаясь из торговых поездок, всякий раз клялся, что нипочем не согласился бы там жить: жулье на жулье, цены бешеные, а нищих столько, что если каждому по медьке дать, то сам по миру пойдешь. Значит, и в городе не все так легко… Ну да ничего, друг у нее ловкий, смекалистый — пробьется!
Зимой Жару вернуться, конечно, помешали снегопады. «Вот и хорошо, что пережидает, — думала Рыска за вязанием, будто невзначай посматривая в окно, — вон как дорогу замело. И рысь-людоед, говорят, в округе завелась…» Мысль, что с другом что-то случилось, девушка решительно отметала. Она б почувствовала! Она ж видунья!
Весной дорогу развезло, а лето в городе самая рабочая пора, купец, наверное, не отпустил помощника на побывку. Но уж осенью-то обязательно! Или в начале зимы… Или в конце…
… А потом как-то сгладилось и подзабылось.
* * *
Год Овцы, год Жабы, год Собаки…
Дни бежали, как волны в бурной реке, — вроде и шумят-пенятся, но все в одном русле. Разве что утесы чуток позеленей стали.
Масёна вышла-таки замуж, за племянника судьи, и теперь жила в городе, приезжая на хутор только по праздникам. Рослая — в отца и крикливая — в мать, она так зашугала мужа, что сброшенный Рыжухой купчишка задолжал Рыске с Жаром сердечное спасибо. Вторая Суркова дочка все ногти изгрызла от зависти, теребя родителей, чтоб нашли ей «такого же и еще лучше».
Пасилка раздался в плечах и животе и завел привычку щипать служанок за мягкие места. Особенно доставалось Рыске, самой молодой и безропотной. Так замучил, что девушка боялась во двор выйти, если он там стоял.
Осенью года Собаки на хуторе справили еще одну свадьбу, бедную, зато шумную и веселую. Фесся вышла замуж за Цыку, и на краю вески быстро рос новый дом — молодые собирались перебраться туда, как только сложат печку. Сурок, поворчав, нанял вдову с двумя маленькими дочерьми: сразу и служанка, и кухарята. Пока что новенькая знакомилась с хозяйством и помогала всем подряд, но вскоре ей предстояло занять Фессино место.
К малышам Рыска вначале отнеслась настороженно: с детьми она и в детстве-то не шибко играла, а тут вертятся вечно под ногами, шумят, шкодничают. Но близняшки-четырехлетки оказались такими очаровательными, что вскоре девушка с радостью отдавала им каждую свободную лучинку, мастеря игрушки из тряпочек-соломы и рассказывая сказки, а дети ходили за ней хвостиками, называя «тетей Лысей».
Вначале Рыску это умиляло, потом сердце начало щемить все сильнее — особенно когда вдова возвращалась с огорода или из амбара и малыши, бросая любые, самые увлекательные игры, кидались ей навстречу с радостным «мамочка!».
Особенно невмоготу девушке стало, когда по весне у Фесси начал трогательно округляться живот и женщина сделалась медлительна и улыбчива.
— Замуж хочу, — однажды заявила Рыска, когда дети и хозяева уже спали, а служанки пряли при лучинах.
— За кого? — изумилась Фесся. После «смерти» Жара парней рядом с Рыской не замечали, разве что кузнецов сын при виде девушки краснел и начинал косить еще сильнее.
— А все равно, — равнодушно отмахнулась Рыска. — Лишь бы свой дом и детки.
— Божиня с тобой, деточка! — ужаснулась Фесся. — Я вон сколько к своему муженьку присматривалась, и то иной раз сковородкой промеж глаз заехать хочется!
— Стерпится-слюбится, — упрямо возразила Рыска. Колючая нить Хольгиной дорогой бежала сквозь умелые пальцы, девушке не было нужды на нее смотреть, чтобы знать — хорошо получается.
— Ох, девонька… — Вдова опустила веретено, давая отдых занемевшей руке, и с доброй, почти материнской, но все равно обидной жалостью посмотрела на девушку. — Сказки это, утешенье для робких
