очереди. Прямо у трибуны он вручил свой дорогой подарок революционному крестьянину-бедняку Тарасу Владимировичу Мязину.
Митинг еще не кончился, а в Александровку, Васильевку и Кузькино, оголенные восставшими, уже потекли красные казаки — расширять прорыв, пока белые еще не успели оклематься от потрясения.
В тот же день, второго мая красные перехватили донесение Каппеля Колчаку. Белый комкор сообщал своему верховному, что курень имени Шевченко, входивший в 11-ю дивизию 6-го Уральского корпуса, перебил своих офицеров и офицеров 41-го и Исетского пехотных полков и вместе со всем имуществом дивизии перешел к неприятелю.
Организовать сопротивление большевикам, докладывал Каппель, на всем участке обороны корпуса нечем.
Генерал не упомянул, что офицеры, спасшиеся от разгрома, занесли страх и неуверенность во все части корпуса, что мятеж разрушил железнодорожное движение на участке Сарай-Гир — Филипповка и есть сведения, что Фрунзе приказал своим войскам немедля распространяться в глубину[60]. Впрочем, это было ясно и так, без доклада.
Через десять дней близ Большого Кинеля состоялось общее собрание добровольческого полка, составленного из бойцов куреня и пехотных полков. Добровольцы клялись, что «не опустят своего Красного знамени до полной победы и с честью умрут на холмах Урала за Советскую власть…»
В заключение на трибуну поднялся председатель военно-революционного совета нового полка Василий Орловский и в напряженно-торжественной тишине прочитал телеграмму в Москву. Депеша была адресована Ленину.
Вот что в ней говорилось:
«Приветствуем дорогого вождя Всероссийского пролетариата от полка имени Шевченко и с радостью сообщаем, что наш полк перебил весь белогвардейский состав, всех увлекши за собой. Три полка белогвардейцев и батарея перешли на сторону красных. Войска теперь находятся в полной боевой готовности.
Горим желанием немедленно ринуться на врагов трудового народа.
Просим Вашего разрешения наименоваться Украинским Советским Добровольческим полком имени Ленина».
Через некоторое время такое разрешение было получено, и в списках частей Красной Армии появился «210-й стрелковый украинский имени Ленина полк».
Итак, часть, на стяге которой было написано имя вождя, начинала свой путь. Путь, в котором были жертвы и неудачи, кровь и муки, но не было ни измен, ни поражений[61] .
ГЛАВА 21
«СЕРП» СООБЩАЕТ
В один из редких прохладных дней второй половины июня Павлуновскому принесли очередную почту, и он, отложив все дела, стал изучать донесения.
Покончив с этим, придвинул к себе пакет, на котором не было обычной пометки «секретно», вскрыл его и удивленно пожал плечами. На листках, исписанных мелкими торопливыми буквами, значилось:
«Серп» сообщает вне задания…»
Особый отдел армии только что получил от разведчика, носящего кличку «Серп», совершенно секретные сведения о составе и планах корпуса Каппеля, собранные по крохам в штабе Ханжина. И вот теперь, всего лишь через неделю, «Серп» присылает обзор, который ему не поручали и который потребовал от него, без сомнения, массу времени и усилий.
В донесении говорилось:
«Посылаю выписки из газет Урала и Сибири. Они помогут красной пропаганде и фельетонистам советских газет. Цитаты вполне красноречивы и потому почти лишены пространных комментариев. Иные из газетных сообщений могут звучать, как «выдумка красных» и желание оклеветать белую прессу. По этой причине везде точно названы газеты, города, где они выходят, даты. Сохранены стиль, грамота и пунктуация подлинников».
Особый отдел и армейские пропагандисты, разумеется, знали о существовании газет, которые во множестве возникли на земле, захваченной неприятелем. Это были листки кадетов, эсеров, меньшевиков, черносотенцев, армий и кооперативов, земцев и городов.
И вот «Серп», внедренный в контрразведку армии Ханжина, заваленный срочными и сложными заданиями особого отдела, пунктуально выполняя их, читает сверх того десятки подшивок врага, систематизирует сведения и перебрасывает их через линию фронта. Есть чему удивиться!
Над Уфой уже сгущались вечерние сумерки, жаркий день сменялся желанной прохладой. Постучала в дверь и вошла секретарь отдела, пожилая политкаторжанка Мария Черняк: «Я могу уйти, Иван Петрович?» Он торопливо отозвался: «Да, да, Мария Иосифовна, извините».
Затем отключил телефон и придвинул обзор к себе.
«Курганская свободная мысль» седьмого мая 1919 года публикует «молнию»:
«Российское телеграфное агентство сообщает следующее кошмарное известие: «Исполком Тамбовского совдепа постановил поставить в Тамбове памятник Иуде Искариотскому».
«Курганская свободная мысль» неоднократно подчеркивает на своих страницах, что пишет обо всем «с исключительной точностью». Еще седьмого декабря 1918 года она напечатала сообщение:
Получены достоверные сведения, что Ф. Шаляпин расстрелян большевиками за «контр- революционность»…
Точно неизвестно, за что и когда Ф. Шаляпин был приговорен к смертной казни. Друзья Шаляпина помогли ему бежать, но на границе Финляндии Ф. Шаляпин был застигнут красными, но не сдался им живым и был застрелен».
Надо полагать, чтение этой заметки доставит немало веселых минут Федору Ивановичу, который, как известно, не чуждается юмора.
Листки подальновиднее стараются печатать такое, что почти невозможно проверить. «Шадринская народная газета», именующая себя, конечно же, «независимым ежедневным общественно- демократическим органом», утверждала восьмого июля 1919 года:
«…Мы знаем, что жителей вновь занятых местностей, всех, кто способен носить оружие, в первых рядах направляют на наши войска, а за ними уже пускают коммунистов и китайцев с пулеметами.
Это все сущая правда, которую подтвердит каждый честный солдат, побывавший на фронте».
Но «темнота», как именует своих земляков шадринский «общественно-демократический орган», невзирая на божбу «честных солдат», считает в слепоте своей, что «там, где, мол, Советская власть, там живется лучше, там, мол, теперь никого не трогают, никого не зорят, и вот если была бы у вас здесь Советская власть, не отобрали бы у вас лошадей, телеги и вас бы самих не погнали на фронт бить своих же братьев».
