со мной маячила какая-то тень — муж, надо понимать, и, возможно, он пел, и хоть я не слышала голоса и слов, это пение меня успокаивало и умиротворяло.
С такими вот мыслями и ощущениями покидала я Темплтон. В окошки задувал веселый ветер, надушенный хвойным ароматом сосен. Я думала о Праймусе Дуайере — как он ждет меня в кабинете в Стэнфорде, — думала и не могла сдержать улыбки. Вернее, не улыбки, а ухмылки — этой зловредной сущности, которая так и прорывалась наружу.
А потом змеиные кольца дороги распрямились и мир теперь простирался передо мной сплошной ровной полосой — этот громадный пылающий мир, на который тьме никогда не найти управы. И мой родной город сверкал огнями у меня за спиной. И асфальт шуршал под колесами. И позолоченное закатом озеро подмигивало мне сквозь мелькающие деревья.
Глава 35
И СНОВА «МОЛОДЫЕ ПОБЕГИ»
Этот рассвет мы все встречали вместе, мы все видели его, и все мы видели золотистый листок, что упал с дерева. Мы вместе разглядывали его, умолкнув, не говоря ни слова. Первый предвестник осени. Мы все смотрели на него, провожали глазами его долгий, медленный путь к земле. На дворе сентябрь, лету конец. Лето было долгим, трудным, но ему конец, скоро полетят гуси. Впереди что? Пар изо рта по утрам, майки с длинными рукавами и треники вместо шорт, и банданы на голове, чтоб уши не замерзли. Рассветы будут темные и приходить будут позже, и мы со стаканчиками кофе в руке, вдыхая аромат прелой листвы, отклонимся от курса, свернем к футбольному полю и будем там громко болеть за мальчишек, которые могли бы быть нашими сыновьями. Мы будем смотреть, как они резво носятся по траве, и улюлюкать. Сегодня кончается туристский сезон — закроется пляж, Музей бейсбола, и оперные певцы разъедутся на своих скромных седанах в свои манхэттены и топеки. Туристический катер «Вождь Ункас» завтра отправится зимовать в ангар. И мы сами угомонимся — укоротим пробежки до четырех миль. Это у нас будет подготовка к зиме.
У Большого Тома радость — дочка вернулась. Теперь отходит от наркотиков у папочки дома. Где была, не говорит, но главное, что дома. Маленькому Тому сделали операцию; как будто все обошлось, и уже через несколько месяцев он будет опять бегать с нами. Еще вот планируем обзавестись футболками с надписью «Осторожно — у нас часы со взрывным механизмом». Маленький Том понял юмор — хохочет за чашечкой бескофеинового кофе, когда сидим в кафе. И над Фрэнки смеется. А у Фрэнки все в порядке — он вернул утерянный вес и во время отпуска развеял прах родителей над океаном. Дуга послала к чертям любовница. Променяла на амбала, бывшего бейсболиста, весьма известного, прославленного. Жена его простила, а вот бейсбольная лига — нет. Теперь, конечно, сядет, но ненадолго. Ну а мы уж потом ни словечком ему ничего такого не припомним. У Иоганна дочка-лесбиянка тоже отличилась — привела в дом любовницу. Девка забавная, чудная и правда настоящая мужичка — с инструментами обращается так, что нам никому и не снилось. Удумали вот теперь отремонтировать гостевую спальню к следующему своему приезду.
Но всех превзошел Сол. Да-да, наш бездетный, трижды разведенный Сол, у которого вдруг откуда ни возьмись появилась дочка — Вилли Аптон. Умница какая, в Стэнфорде учится, к тому же красавица и добрая душа (ведь это она сидела с нашими детишками, когда те были маленькими). А мы-то каковы, а? Куда мы смотрели все это время? Как это Сол умудрился скрыть от нас свой роман с этой старой хиппушкой Вивьен Аптон? Разве такое скроешь? Конечно, о существовании дочки он не знал. Но эта Вилли вернула ему веру в собственное мужское достоинство. Не надо ему больше думать целыми днями о своем детородном органе и не надо бегать в аптеку к Аристабулусу Маджу и получать у него потихоньку всякие там подозрительные травы для подозрительных черных отваров. Сам Сол сказал вчера, что все три его бездетных брака и крупинки не стоят, после того как оказалось, что у него есть дочка, да еще такая, как Вилли!
Мы орали и радостно гомонили, когда услышали от него это, — даже побежали быстрее. А потом Большой Том такое нам сообщил, что мы пару миль чуть не пешком плелись. У всех дар речи разом пропал. Не то что дар речи, а даже и дыхание нарушилось — никто ни разу не сплюнул. Так порадовал, что несколько дней опомниться не могли.
Даже сейчас бежим вот и радуемся, и кажется нам, будто знали мы это уже давно. Знали то, что рассказала чокнутая Томова дочка, эта наркоманка — как, дескать, она, купаясь в три часа ночи в озере, нырнула. Нырнула и под водой открыла глаза. И увидела — прямо лицом к лицу столкнулась — маленькое белое чудовище, которое разглядывало ее с любопытством и хвостом своим рыбьим виляло. Утверждает, что было оно точь-в-точь как наше большое чудовище, что вытянули мы из озера в июле. Точь-в-точь, только в миниатюре. Забыла девка про глубину начисто, увлеклась, и ушла под воду все глубже, а зверушка вместе с ней — вроде как пасла ее. Разглядела девчонка у той зверушки живот огромный вздутый, шею гибкую и тонкую и ручки-ножки чуть ли не с пальцами. И открывало то маленькое чудовище свою пасть с черными зубами, будто лыбилось — в этом Томова дочка может прямо поклясться.
И так девчонка расслабилась, что забылась и чуть не начала дышать под водой. Чуть не набрала полные легкие воды и не захлебнулась, и чуть не пошла ко дну. Вовремя спохватилась, задрыгала ногами да вынырнула, и на поверхности долго не могла отдышаться. Чудовище провожало ее до берега и наблюдало, как она выбиралась на сушу.
И девчонка его нисколечко не боялась — прямо, говорит, чувствовала, что не причинит оно ей вреда. Дружить оно хотело — это она точно поняла. На прощание потрогала его пальцем, и от этого прикосновения сладким добрым теплом словно обдало ее всю. А чудовище улыбнулось ей черным своим ртом и нырнуло в пучину.
Такая вот история. Все размышляем над ней, пока бегаем. В озере нашем, оказывается, опять живет чудовище — детеныш, потомство старого. Наверное, надо куда-то доложить по инстанциям, но мы боимся — боимся, что опять понаедут эти водолазы, ученые, репортеры. Это что ж — опять отдать наше чудовище на расправу? Ведь оно наше, темплтонское, и мы должны сохранить его для себя. Никому не отдавать и не показывать.
Нет уж. Лучше вылезем мы на озеро в следующем году четвертого июля — на моторках, на всем, что только может плавать. Напьемся на радостях и будем нырять на закате, а на набережной тоже будет праздник в разгаре, и ветерок донесет до нас запах сладкой ваты, а как стемнеет, будем мыс воды любоваться салютом, что запустят в небо пушки в Фэйри-Спрингз. И будем мы барахтаться, плескаться среди разноцветных этих огоньков, отраженных в воде, и будет нам хорошо и радостно, потому что в глубинах под нами плавает белый зверь, прекрасное доброе создание — оно радуется вместе с нами, молодое и озорное, резвится, касаясь спиной наших ног. И оно только наше, темплтонское, и больше ничье.
эпилог
И в день своей смерти думает Чудовище:
