пройти по сцене и так же молча удалиться. Дабы у зрителей возникла ассоциация буржуазной распущенности, а на самом же деле – голого тела. Ну вот… Сижу я в артистической уборной и проникаю в образ. То есть накачиваюсь коньяком, чтобы как следует продемонстрировать свою „Откровенность'. Но не полную. Время от времени заглядывает ко мне секретарь комсомольской организации и интересуется: „Молилась ли ты на ночь, Дездемона?' То есть созрела я для откровенности или нет. Приходит к выводу, что – „виноград еще зелен', и снова убегает. А я попиваю коньяк и размышляю о вечном. Мол, порнография – то, что есть, а искусство – то, что пытаются изобразить. И если с меня не свалится дождевик – это шедевр, а если с пьяных глаз я хряпнусь на сцене – выйдет порнография. В общем, когда снова появился комсомольский секретарь, я все отрепетировала на нем… И можно теперь сказать, что коммунистическая партия лишила меня девственности в лице своего авангарда. То есть отплатила откровенностью за „откровенность'. Но не полностью. Поскольку никакого удовлетворения я от этой порнографии не получила…»
Теперь между строк уже не читают. Ассоциативного мышления едва хватает на перевод денежных средств за границу. И когда я что-нибудь пытаюсь изобразить, то представляю себе – Янку в прозрачном дождевике. Но, по странной привычке, не полностью…
Возле кладбища поставили рекламный стенд – «ОТДОХНУТЬ МОЖНО И ЗДЕСЬ, НО ЛУЧШЕ ВСЕГО – В ТУРЦИИ…»
На дверях филиала банка повесили рядом таблички – «ОБМЕН ВАЛЮТЫ» и «ЦВЕТНОЙ КСЕРОКС – КРУГЛОСУТОЧНО…»
«Журналисты не могут сопоставить два предложения, писатели – два абзаца… – думает Густав Шкрета. – Чего же ждать от остальных людей?..»
Когда от меня ушла приятельница, я решил завести себе верного друга – собаку или жену. Однако в цивилизованном обществе есть один недостаток – жены не продаются на птичьем рынке. Поэтому пришлось мне сходить на барахолку и завести себе щенка таксы. Меня убедили, что в клубе собаководов могут запросто подсунуть сенбернара, который оккупирует полквартиры и сожрет целый мясокомбинат… А пес таксы – животное норное и легко забивается в угол, как пыль. Тем более что родословная у этой «пыли», словно с горностаевой мантии Карла Четвертого… «Леопольд-Адальберт-Эрист-Фридрих-Отокар- Междуцарствие» – так полностью, по документам, звали мою таксу, чем я очень поначалу гордился. И всякий раз, выгувая во дворе, науськивал по родословной… «А ну-ка, Леопольд-Адальберт-Эрист-Фридрих- Отокар-Междуцарствие – фас!!» Потом надоело, и стал ее называть просто Марысей. Поскольку на рынке мне намекнули, что с точки зрения физиологии такса эта – сука. А сам я под хвостик ней не заглядывал из разных этических соображений. Мне ж с ней не спать…
Марыся отличалась ангельским характером – не лаяла почем зря и лопала, что положат. Мне в голову не приходило, что собаки жрут виноград. А Марыся возьмет в лапки ягодку, рассмотрит со всех сторон и, если понравится, укладывает под кроватью в горку. В противном же случае – поморщится и съест. Но нигде специально не наблюет, как один мой знакомый по имени Петер. Очень нечистоплотное животное этот Петер. Я бы сказал – вредоносное. Чуть что не так скажешь – он тут же блевать, простите за выражение. На прошлой неделе мы обсуждали творчество Милана Кундеры – так мне потом пришлось три дня наводить порядок в собственной квартире…
А Марыся обладала чувством юмора – почище, чем у Ярослава Гашека. Поэтому у нас вошло в привычку читать в лицах книги на сон грядущий. Правда, с небольшой адаптацией для норных пород с женской физиологией. Например, «Трое в лодке, не считая Марыси» приводили мою собаку в неописуемый восторг. Она заваливалась на спину, потирала лапами мордочку и хихикала до икоты, как может хихикать только сторожевой пес при виде подвыпившего хозяина. И, конечно, я волен предполагать все, что душе угодно, но как мне теперь кажется, именно эти литературные адаптации привели к нехорошему результату. Моя Марыся тяжело заболела…
Однажды ночью я проснулся от странного чувства, что забыл заплатить налог на добавленную стоимость. Странного в этом было вот что – налоги я давно не выплачивал полностью и спал спокойно. А тут проснулся… Марыся сидела у меня в изголовье и поскрипывала зубами. С красными рубинами вместо глаз, по пять каратов каждый. Вначале мне пришло в голову, что Марыся слегка расстраивается – что она по породе своей такса, а не «мон-моранси». Но потом я решил показаться ветеринару. Может быть, у меня завелись блохи и Марыся на них адекватно реагирует…
– Давно у вас живет? – поинтересовался ветеринар, указывая на мою собачку, но не подходя к ней близко.
– Месяца три, – отвечал я. – Никак не могу нарадоваться, и поэтому время летит быстро.
Марыся деловито почесывалась.
– Здоровая крыса, – порадовался вместе со мною ветеринар. – Килограмма на два потянет.
– В смысле? – не понял я. – Неправильно питается?
Ветеринар стал перемещаться по кабинету, ни на секунду не выпуская Марысю из вида. Потом взял с полки толстенную книгу, чем попросту спровоцировал мою Марысю на резкую литературную критику. Она хихикнула и бросилась на ветеринара. Тот, не задумываясь, треснул ее по башке книгой, и у Марыси пропало желание с ним дискутировать.
– Очень виноград любит, – вставил я, чтобы хоть как-то вызвать взаимную симпатию между Марысей и ветеринаром.
– А бетон не жрет? – уточнил ветеринар. – В общем, так, – добавил он. – Сейчас я достану металлическую клетку, и будем надеяться, что прутья выдержат…
– А что с ней?.. – справился я о здоровье Марыси с заметным беспокойством. – Повышенный холестерин?
– Шизофрения! – поставил диагноз ветеринар. – Не у нее, а у вас, – уточнил он. – А это взрослая аргентинская крыса, и можете порадоваться, что она до сих пор никого не загрызла…
– Кто – «крыса»?! – возмутился я. – Сам ты – крыса! А это – такса! Леопольд-Адальберт-Эрист- Фридрих-Отокар-Междуцарствие!
– Ага, – подтвердил ветеринар. – Как только загоним ее в клетку, будем вам делать уколы против бешенства…
Но если бы не поддержка трех санитаров, вряд ли бы он с нами справился… Кстати, Марыся действительно оказалась латиноамериканской «Крысей», с весьма токсичной слюной. В этом меня убедил ветеринарный консилиум, правда не без помощи устрашающих иллюстраций из «Жизни животных» и «Гибели этнических инков». Теперь я лишь изредка навещаю Марысю в зоопарке и подкармливаю виноградом…
А года через полтора после того, как чудом избежал гибели, задумал я жениться. На девушке по имени Марыся. Не в память о «Крысе», а так совпало. И единственное, что меня настораживало, – это любовь Марыси к зарубежной литературе.
– «Трое в лодке, не считая собаки», – намекнула мне как-то Марыся, – ни с чем не сравнимое удовольствие…
Я стал беспокойно проводить ночи. И когда однажды проснулся от странного ощущения, что не успел заплатить подорожный налог, а Марыся при свете луны читала у меня в изголовье Джерома Клапку Джерома – я выгнал ее к чертовой матери из своей квартиры. Вместе с этой книгой. И передумал жениться…
Например, мирно помешанные собираются в одном месте, чтобы весело провести время… Вдруг за соседний столик усаживается блондинка и начинает мне корчить рожи, то есть – время от времени
