сдержалась, чтобы не поежиться.
Общаясь с Рурком, Сара заметила, что, слушая собеседника, он воспринимает не только произнесенные слова, но и оставшиеся несказанными. Она не раз видела, как он, оставаясь совершенно спокойным, внешне безразличным, позволял беседе крутиться, стремясь уловить подтекст.
— Милая, да ты ее копия, ее двойник! — воскликнул Рурк, не обращая внимания на недовольство Сары. — И не только внешне, хотя уже это ошеломляет, у тебя ее мозги, ее кураж, ее честолюбие. Чувство стиля и класса, которые даются от рождения. Черт, да у вас обеих такой царственный вид, что вы способны заморозить человека одним взглядом. — Он ухмыльнулся. — Вот как сейчас меня.
— Ты ошибаешься.
— Эй, слушай, расслабься. Я тебе сделал комплимент.
— Но я не польщена.
Улыбка Рурка угасла.
— А следовало бы. Эвелин — замечательная женщина. Сара, я понимаю твою злость. Но представь себе, что ей тоже тяжело. А может, ей даже еще труднее, чем тебе. Я понятия не имею, что тогда произошло. Но зная Эвелин, могу поклясться — только очень серьезные причины вынудили ее отдать тебя.
— Тогда почему она мне не расскажет?
— Не знаю. Мы друзья, и, возможно, я ей даже ближе остальных. Но личное она не обсуждает ни с кем. Единственным исключением был Джо. Кое-что она может рассказать — об успехах, надеждах, случайных поражениях. Но о сердечных делах или о том, что затрагивает ее гордость, Эвелин молчит. Она такая. И если кажется иногда холодной и неприступной — это ничего не значит. Не относи на свой счет.
— Не относить на свой счет? Но я же ее плоть и кровь! Как еще я могу ее воспринимать? И почему тебя-то все это волнует?
— Меня волнует Эвелин. Я не люблю, когда ей причиняют боль. — Он помолчал, будто ждал, когда его слова дойдут до Сары. — Но мне не нравится, что и тебе причиняют боль. — Он посмотрел на ее губы и замер.
У Сары перехватило дыхание, она забыла, почему рассердилась.
— Почему… — Она откашлялась и попыталась снова: — Почему? Я же тебе никто.
— Гм… Возможно, пока. — Рурк наклонился невыносимо близко, не сводя глаз с ее нижней губы.
Сара не двигалась, как мраморная статуя, но сердце ее бешено колотилось. Ее взгляд не отрывался от его резко очерченных приближающихся губ. В полудюйме от ее лица они замерли. Сара почувствовала его легкое дыхание, ее ноздри трепетали, тело дрожало.
— Но мне кажется, ты будешь для меня очень важна, — шептал он ей прямо в губы и через секунду нежно прижался к ним.
Сердце Сары почти остановилось, а потом неловко дернулось и забилось снова. Ласку Рурка она ощущала каждым дюймом тела. Губы его, соблазнительно мягкие, терлись, прихватывали ее губы, язык ласкал их, завлекая.
Огонь опалил Сару, и чувственный поцелуй осыпал ее горячими углями. Желание сжигало ее. Она вцепилась в край стола так, что костяшки пальцев побелели. А большие пальцы босых ног зацепились за ножки табуретки.
Рурк ворошил ее шелковые волосы, потом приподнял ее голову за затылок.
— Сара, — прошептал он и захотел поцеловать еще раз.
Короткая передышка словно разрушила чары, во всяком случае, Саре было ее достаточно, чтобы собраться с силами и отпрянуть.
Моргая, она смотрела ему в лицо на расстоянии нескольких дюймов. В его горящих глазах светилось откровенное желание. Новая волна страсти накрыла Сару, но девушка заставила себя отодвинуться от опасного мужчины на несколько дюймов.
— Рурк… Я думаю, это нехорошо.
— Почему? Химия, дорогая. Она возникла с самого начала, мы оба ее почувствовали.
— Я… — Сара хотела отрицать, но не могла, и решила не обращать внимания на его замечание. — Я думаю, не стоит… во-первых, ты помощник и друг Эвелин.
Рурк поднял брови.
— И потому я тебе кажусь врагом?
— Не то что врагом, но…
— Но ты мне не доверяешь, да?
Она опустила глаза, посмотрела на пальцы, все еще вцепившиеся в стол, и снова подняла на него глаза.
— Мне жаль.
Рурк отпустил Сару, медленно вынул руку из ее волос, наблюдая, как шелковые пряди струятся между пальцами.
— Ну да… Мне тоже… Я думаю, надо как следует поработать над этим… А каковы другие причины?
От удивления Сара онемела. Она ждала, что он отстанет, рассердится, но Рурк смотрел на нее хищно блестящими глазами.
— Я думаю, остальное очевидно. На меня и так слишком много свалилось, чтобы заводить роман. Надо целиком сосредоточиться на новом бизнесе, а роман в подобной ситуации — не слишком-то ко времени. Нам вместе работать, Рурк.
— Во-первых, я наблюдал за тобой в деле и думаю, ты вполне справишься со всем, что тебя ждет. Во-вторых, мы оба взрослые люди и не станем путать бизнес с личной жизнью. — Он поднял бокал с вином и отпил глоток, глядя на нее поверх стекла. — Ну а почему бы нам не пустить все на самотек и не посмотреть, что получится?
На этот раз, когда Эвелин потянулась за дневником на верхней полке, ее рука дрожала не от страха, а от предвкушения. Четырнадцатая тетрадь, последняя в дешевой обложке.
Слова Сары снова возбудили воспоминания. Тоска, охватившая Эвелин, не отпускала больше часа. Она сопротивлялась, тянула время, пока ела, купалась в ванне, готовила постель, понимая, что если отложит еще, то уже не будет сил. Она с печалью ощущала, как силы с каждой минутой покидают ее, утекая, словно вода из дырявого ведра.
Прижав дневник к груди, она забралась в кровать, надела пижаму, со вздохом откинулась на гору подушек и закрыла глаза. Из-за ужасной усталости руки и ноги казались налитыми свинцом.
С Китти что-то не то, подумала Эвелин. Она чем-то взволнована. Обычно, приезжая на заседание правления, младшая приемная дочь ночевала у нее, и сегодня вечером Эвелин собиралась поговорить с девочкой, унять ее волнение из-за случившегося — из-за появления Сары, понять, что беспокоит Китти. Но Китти пулей вылетела из комнаты заседания правления. Эвелин решила, что она поехала на ранчо с Уиллом и Полом.
Эвелин вздохнула. Видимо, Китти усмотрела в Саре угрозу. Младшему ребенку Джо было четыре года, когда она вышла за него замуж. Эвелин стала для Китти единственной матерью, которую та знала. У Китти очень приятный, покладистый характер, но и у нее есть собственническая жилка, как у всех Кэтчемов.
Зная, насколько обидчива Китти, Эвелин решила не беспокоить ее несколько дней — пусть остынет, а потом она попытается поговорить с ней.
Но на самом-то деле Китти могла не волноваться, что Сара займет ее место. Дочь Эвелин — нежеланный, вынужденно рожденный ребенок. Тридцать два года подряд она запрещала себе что-то чувствовать по отношению к ней. В ее душе не было ни любви, ни ненависти. Иногда она вспоминала о Саре, но без тоски или сожаления. Эвелин вообще не принимала такого понятия, как сожаление о совершенном поступке. Человек сам делает выбор. Так кого винить? О чем жалеть? С присущей любому человеку надеждой она думала — ребенку хорошо у приемных любящих родителей, и он счастлив. Но, как выяснилось, все было далеко не так.
Наконец Эвелин открыла глаза и потянулась к дневнику. Провела кончиками пальцев по дешевой обложке и улыбнулась. Понадобились немалые усилия, чтобы обеими руками подтянуть ноги, подложить под колени подушки, устроить перед собой дневник и открыть.
