– Вы тоже будьте осторожны, герр Камерон, – многозначительно произнес Вайс.
«А ведь Руди, черт возьми, отлично знает, что Дэниел мятежник, – подумала Келли. – Знает, но не придает этому значения. Для него друг есть друг». Причем Вайс считал нужным этого друга предупредить, поэтому он, уже собираясь уходить, обернулся и бросил через плечо:
– Южнее, на кукурузном поле, все еще стоят лагерем солдаты. Похоже, они следят за всеми дорогами. – Он поглядел на небо, потом перевел взгляд на Келли и Дэниела и печально покачал головой. – В воздухе по-прежнему витает запах смерти, а вода в ручье побурела от крови. Грустная это штука, война!
Очень грустная.
И он двинулся но тропке через поле.
Камерон некоторое время глядел ему вслед, потом скомкал в кулаке газету, – Хитрый ход! Черт побери, очень хитрый! Ваш мистер Линкольн не дурак, Келли. – Он вдруг в ярости швырнул скомканную газету.
– Ты-то ведь уже освободил своих рабов! – воскликнула, широко раскрыв глаза от удивления, Келли. – Если Юг не признает полномочия Линкольна, то какая разница, издан этот манифест или нет?
– Я тебе скажу, какая разница! – сердито отозвался Дэниел. – Рабы побегут десятками, сотнями, а может быть, тысячами! Причем некоторые из них будут опасны. Но и это не самое главное, разве ты не видишь.?
Удивленная и обиженная гневом любимого, Келли возмутилась:
– Да! Да, вижу! Линкольн освободил множество людей, скинув оковы рабства!
– Для победы в Гражданской войне он сделал больше, чем любой из его генералов! – сердито оборвал ее Дэниел. – Неужели не понимаешь? Теперь Европа ни за что не признает Конфедерацию. А Англия?! Англия, которая закупала у нас хлопок тюками, но всегда воротила свой аристократический нос от наших так называемых институтов, – ведь она теперь наверняка будет на стороне Линкольна! Нам больше неоткуда ждать помощи. Черт возьми, я всегда говорил, что этот человек, к сожалению, очень умен.
У Келли, до которой мало-помалу доходил смысл сказанного Дэниелом, тревожно забилось сердце. Конфедерация надеялась на финансовую помощь Европы, на признание. И правительству мятежников, судя по всему, почти удалось его получить.
Но Линкольн расстроил все планы, сыграв на том, что англичане презирают рабовладение. Получается, что президент боролся отнюдь не за сохранение Союза, а преследовал гуманную цель освобождения невольников. Война приобрела другой антураж. И в связи с этим повсюду, несомненно, разгорятся страсти.
Дэниел невесело рассмеялся:
– Заметь, Келли, что в Мэриленде рабов не освобождают.
Президент Линкольн не рискнул затронуть интересы приграничных штатов. Невероятно ловкий ход! Я уже слышу звон погребального колокола!
Камерон взглянул на нее так, словно она сама звонила в этот самый колокол. У нее вдруг перехватило дыхание. Он бросал ей вызов, обвинил ее – и ждал еще какой-то реакции?!
– Что ты хочешь? – воскликнула она. – Я противница рабства. И если Линкольн поставит Юг на колени и положит конец войне с помощью этого манифеста, то я буду только рада!
Дэниел разразился нескончаемой бранью.
– Хочешь знать, Келли, что он в конечном счете сделает в Мэриленде? Он позаботится о том, чтобы и здесь освободили рабов, но при этом предусмотрит какую-то компенсацию рабовладельцам.
– Значит, он не глуп!
– Конечно! – Он оборвал фразу на полуслове. – Я все забываю, что ты – это «они», враги. Как я мог?!
– Да! – с вызовом воскликнула она. – Я твой враг. Ты сам мне как-то говорил, что не следует забывать об этом. Помнишь, у тебя погиб солдат из-за того, что замешкался, не решаясь выстрелить в своего друга? Твердите свой собственный урок, полковник!
Камерон угрожающе шагнул к ней, и она, судорожно глотнув, попятилась.
Он остановился.
– Пропади все пропадом! – в гневе выкрикнул он и, повернувшись, направился к лестнице. – Значит, мы враги до гробовой доски, мадам, – добавил он яростно. – Я постараюсь как можно скорее покинуть ваш дом!
Келли смотрела ему вслед, задыхаясь от ярости. Но как только он скрылся за дверью, гнев ее начал стихать.
Вот тебе и любовь! Вот тебе и неуемное влечение, вот тебе и страсть! И вкрадчивый шепот о том, что он не сможет уйти, не простившись с ней…
Пусть идет ко всем чертям, подсказывала гордость. Пусть убирается! Если он хочет видеть в ней врага, что ж, она не станет извиняться за то, что у северян после поражений, унижений, бесчисленных потерь появился наконец про» блеск надежды. 0»(а-то как раз искренне считала дело северян правым.
Дэниел и сам понимал всю порочность института рабства.
Ни один человек не имеет права владеть другим человеком – ни черным, ни белым. К тому же Камерон сам освободил своих рабов. И сейчас он разозлился из-за того, что Линкольн не такой уж простачок, каким его хотели представить политические противники. Провинциальный стряпчий из Иллинойса, возможно, окажется одним из самых великих людей своего времени.
Вбежав в комнату, Дэниел с размаху запустил подушку через всю комнату, следом за ней вторую…
Затем сел на пол и взъерошил волосы.
