мысли о Найджеле, Лине и детях… и в пылу спора мне показалось, что выбора у меня нет… А тебя я винить не могу, ты не виноват, ты говорил, что у меня есть право выбора, и…
Тонкие длинные пальцы медленно погрузились в волосы Молли и мягко прикоснулись к голове; другая рука Вито привлекла ее еще ближе к себе.
— Поговорим утром, — пообещал он.
— Утром меня здесь не будет! Мне надо поговорить с тобой сейчас!
— Слушаю тебя, — хрипло выговорил Вито, поднял от подушки свою красивую темноволосую голову и жарко приник губами к бешено пульсирующей точке в ямочке между ключицами Молли.
Молли встрепенулась от неожиданности и от нахлынувшего возбуждения, задрожала, выгнула спину, груди тяжело налились под шершавой тканью рубашки, и мучительно затвердели чувствительные соски.
— Не надо, я не могу думать, когда ты это делаешь, — с трудом пролепетала она, — а я хочу объяснить тебе, что…
Теплые ладони легли ей на щеки, длинные пальцы нежно поглаживали ее волосы.
Едва дыша, Молли затихла; все мысли куда-то улетучились, она беспомощно сдвинула брови, пытаясь вспомнить, что же такое хотела растолковать Вито.
— Я очень, очень хочу тебя, сага, — настойчиво шептал он ей, притягивая ее еще ближе, ласково провел кончиком языка по плотно сжатым губам Молли, и они дрогнули и открылись. — И мне необходимо, чтобы ты хотела меня так же сильно.
Его язык беспрепятственно проник в глубь нежного рта Молли. Она уже не сопротивлялась, только вновь затрепетала, когда он поднял ее над собою, продолжая осыпать страстными поцелуями. Сердце ее неслось вскачь, руки судорожно вцепились в плечи Вито, между бедрами занимался жидкий огонь. Потом словно река вырвалась из берегов внутри ее, и волны желания поглотили Молли. Она упала на Вито, неистово прижимаясь губами к его губам, отвечая ему в жадном нетерпении.
Безумно… глубоко… навсегда — последнее, что она успела подумать. Потом было не до мыслей. Вито непривычно неловкими пальцами пытался расстегнуть пуговицы на ее ночной рубашке; он нервничал все больше и больше, и, наконец разразился потоком итальянских ругательств. Она заметила, что руки Вито трясутся, и ее пронзило ощущение своего женского могущества. Потом ее блуждающий взгляд скрестился с его — сияющим и золотым, и она сама задрожала от желания. Вито обнажил ее тугие белые груди, с нетерпеливым стоном накрыл их ладонями, поглаживая большими пальцами заострившиеся розовые соски, жаждущие его прикосновений.
Его опытные руки ни на минуту не переставали ласкать ее, по-хозяйски оглаживали груди, нежно играли с затвердевшими сосками, скользили вниз, чтобы успокоить дрожь напряженных мышц живота. Стук сердца в ушах Молли слился в сплошной пульсирующий гул, она только постанывала от изощренных жгучих поцелуев Вито, возбуждение захлестывало ее. Она почувствовала, как к ее бедру прижимается его восставшая плоть, и рванулась навстречу, торопясь скорее принять его в себя.
— Молли… — Он погрузил пальцы в ее спутанные волосы и хотел повернуть ее голову, чтобы видеть глаза, он собирался сказать что-то, он требовал внимания, но у нее все мысли уже ушли и остался только шум крови в ушах.
— Dio… Если ты хочешь, чтобы я остановился, останови меня сейчас, — почти по слогам проговорил он. — Я не хочу взять то, что ты не готова дать мне сама!
Она смотрела на него и пыталась понять, смысл сказанного не доходил до нее. Над ней в полумраке парило темное лицо Вито, искаженное каким-то благоговейным ужасом, золотые глаза впились в Молли, как будто она была готова исчезнуть, подобно чаше святого Грааля. Молли с изумлением прочла все это в его говорящих глазах, и ее сердце сжалось от нахлынувшей нежности и жалости к нему.
Сильными руками она вернула его к себе, испытывая при этом не только жажду слияния, но и какое- то новое ощущение свободы.
— Значит, да? — прохрипел Вито.
— Да… да… да, — лепетала Молли, истово прижимаясь губами к его упоительно-греховному рту. Она ничего уже не осознавала, кроме охватившего ее желания.
Их сердца бешено бились вместе, как одно большое сердце, они неслись вперед, вверх, к новому, еще более могучему наслаждению, и на самой вершине счастья, словно ураган солнечного света, пришло освобождение.
Долго после того Молли не видела, не слышала, думала ни о Чем. Но краем сознания она еще успела отметить, что Вито соскользнул с нее, последний раз нежно прижавшись обессиленными губами к ее губам. Он не разомкнул объятий, он взял ее с собой. А когда она наконец, смогла шевельнуть губами, почти беззвучно произнеся его имя, и не получила никакого ответа, только тогда она поняла, что Вито заснул, заснул, как маленький мальчик, внезапно.
Да, у мужчин так бывает, она читала. Он просто устал. Молли лежала рядом с ним и улыбалась от счастья, что Вито, оказывается, может быть таким же беззащитным и доверчивым, как обычные люди. Да, он обратил в ничто все ее возражения раньше, чем она смогла понять, что происходит. Он обрушил на нее все свое искусство обольщения, но теперь это было уже не важно после того выражения ужаса в его глазах, которого она никогда не забудет.
Молли все еще не могла опомниться. Оказывается, она имеет власть над ним, а раньше она и не подозревала о своем могуществе. Весь его жар, вся его страсть принадлежали ей одной… наконец-то. Для Молли все равно было совершенно непонятно, почему он так бешено желал, ее, но зато теперь она точно знала: он не кривил душой, говоря, что месть тут ни при чем.
Молли жалобно захныкала, потому что ее, сонную, пытались усадить на кровати. Потом ей на голову набросили какую-то одежду, и она открыла глаза, ничего, впрочем, не увидев.
— Что такое, черт возьми…
На краю кровати сидел Вито. Он аккуратно всовывал ее безвольные руки в рукава ночной рубашки, как будто одевал мягкую, тряпичную куклу. Молли пришлось признать, что она действительно похожа сейчас на куклу, настолько близость к Вито лишила ее сил и воли. В отличие от нее он уже был полностью одет для выхода, и снова его улыбка свела ее с ума.
В дверь постучали. Вито вскочил и вышел. Боже, как он хорош, как он изумительно двигается… В полном отчаянии Молли закрыла глаза, но все равно видела его ослепительную улыбку, подрагивающие от нескрываемого удовлетворения уголки рта, потом припомнила свою постыдную слабость, на всю ночь приковавшую ее к Вито, и содрогнулась от презрения к себе.
— Завтрак, — возвестил Вито, ставя ей на колени обильно заполненный едой поднос.
Как только Молли ощутила запах жареного хлеба, в животе у нее заурчало. Она едва глянула на поджаристую, хрустящую корочку, и вдруг ей сделалось совсем нехорошо. Она скорчилась, чуть не уронив с колен поднос.
— Убери! — крикнула она, сдерживаясь из последних сил, и в ужасе зажала рот ладонью.
Вито среагировал молниеносно, отставил поднос, помог ей подняться, и Молли побежала в ванную. В течение следующих крайне неприятных минут она смутно понимала, что Вито по-прежнему находится рядом с ней. Ей было ужасно неловко, она не хотела, чтобы он видел её такой, но не в силах была попросить его уйти.
Рвота прекратилась на удивление скоро, но Молли чувствовала сильную слабость. Вито на руках отнес ее в постель, положил ей на лоб смоченное в холодной воде полотенце.
— Наверное, я отравилась, — пожаловалась ему Молли. — Чувствую себя препаршиво.
— Madre di Dio… — словно бы про себя пробормотал Вито.
Молли сняла со лба полотенце, чтобы видеть его. Он стоял у окна спиной к ней, но она заметила, как напряжены его широкие плечи. Беспокойная рука взъерошила идеально причесанные черные волосы… Вито явно волновался, что для него отнюдь не было в порядке вещей.
— Я уже вчера заболевала. Меня ведь обычно не тошнит от голода, надо было раньше догадаться, что я нездорова. Теперь и ты от меня заразишься… — вздохнула она, а мысленно добавила: «И поделом тебе».
— Не думаю. — Низкий, протяжный голос Вито звучал уже спокойнее. — Не думаю, чтобы я мог
