До чего же приятно было просто прикасаться к нему. Как странно, подумалось ей, разум твердит, что такого быть не может, а чувство говорит, что она по нему буквально изголодалась. Когда она, страстно прильнув губами к его вздрагивающему телу и все более отдаваясь охватившему чувству, осыпала его поцелуями — от загорелой шеи до напрягшихся мышц живота, — он дернулся и уронил телефон.
— Кэтрин… — пробормотал он, тая от удовольствия.
Она погладила его бедро. Едва она к нему прикоснулась, он застонал, и ее охватило ощущение поразительной власти над ним. Его била дрожь, голова запрокинулась, мышцы напряглись. «Оказывается, это очень легко», — подумала она, наслаждаясь тем, как он отзывается на ее прикосновения.
— Кэтрин, так нельзя. — Он дышал так быстро и громко, что слова прозвучали невнятно.
— Но мне приятно, — отозвалась она, слегка удивляясь себе, но говоря чистую правду.
— Per amor di Dio, где моя совесть? — выдохнул он.
— Какая еще совесть? — прошептала она, растворяясь в море сладострастия, и принялась расстегивать молнию.
— Cristo, да это же сущий ад! — Совершенно ошарашив ее, Люк резко вырвался из ее объятий. — Так нельзя. Мы уже у самого аэропорта! — невнятно пробормотал он.
— Мы же в пробке. — Большей обиды, большего унижения Кэтрин в жизни не испытывала. Она смотрела на него как раненое животное.
Он выругался и вдруг, резко прижав к себе, впился ей в губы жадным поцелуем, от которого у нее перехватило дыхание, и страстно захотелось большего. Заныл каждый нерв ее тела. Она ощущала каждый его мускул. Его запах, его вкус, будто сильнейший наркотик, сводили ее с ума.
Оторвавшись от ее губ, он зарылся лицом в ее растрепавшиеся волосы. Как мучительно было расстаться с его губами… Его сердце стучало у самой ее груди. Она буквально ощущала, как он борется с собой. Он испустил долгий, мучительный вздох.
— Ты еще слишком слаба, Кэтрин. Тебе надо отдохнуть, — напомнил он ей почти грубо. — Будь милосердна. Не мучай меня.
— Я не больна. Я прекрасно себя чувствую.
Она умолчала о странной вибрации в основании черепа.
Он поглядел на нее недоверчиво и усадил на прежнее место.
— Ты так говоришь, потому что думаешь, что именно это я хочу услышать. Как ты можешь чувствовать себя прекрасно? Ты должна чувствовать себя паршиво, и очень прошу запомнить, что в следующий раз я хочу услышать именно «паршиво»! Тебе ясно?
— Яснее некуда. — Она пригнула голову, чтобы скрыть внезапно охвативший ее приступ веселости. Что ее насмешило? Что, черт побери, ее насмешило? Ее тело билось в истерике из-за воздержания, к которому он приговорил их обоих. Это было не смешно, совсем не смешно, но и на смертном одре она будет помнить растерянное выражение на его смуглом лице, когда она, а не он, проявила инициативу.
Она изумила Люка, действительно изумила. Кто бы мог подумать, что она на такое способна? Она почувствовала себя сладострастной, сексуальной… а его реакция заставила ее ощутить себя еще и самой соблазнительной женщиной на свете. И разве это не удивительно мило со стороны такого эгоцентрика, как Люк, — ради ее блага принять на себя обет целомудрия?
Раньше, подумалось ей, Люк воспринял бы ее заигрывания как положено и без долгих размышлений удовлетворил бы свои естественные потребности. То, что он все-таки о чем-то
Они подлетели к аэропорту, где кишмя кишела толпа — охранники принялись рьяно отгонять журналистов и фотографов, которых Люк терпеть не мог. Он свирепо охранял свою частную жизнь от постороннего взгляда, к разочарованию многих газет.
— Кто эта блондинка, мистер Сантини? — хрипло крикнул кто-то.
Люк тотчас же круто развернулся, его рука стальным объятием обхватила Кэтрин.
— Будущая миссис Сантини, — ответил он, повергнув в изумление всех, включая и саму Кэтрин.
На секунду повисла тишина, а затем посыпался град вопросов, засверкали вспышки фотоаппаратов. Люк отнесся к нуждам прессы с несвойственной ему благосклонностью.
Это случилось уже на летном поле, по пути к самолету. Из глубины ее сознания выползло что-то темное и ужасное. Она до того испугалась, что окаменела на месте. Она увидела старую, седую женщину, ее доброе лицо было искажено отчаянием. «Ни в коем случае не делай этого, ни в коем случае!» — умоляла она. И тут видение пропало, а Кэтрин — бледная, дрожащая, обессиленная — осталась перед самолетом, на котором и сфокусировался этот иррациональный страх.
— Я не полечу! — с трудом выдавила она.
— Кэтрин, — бросил на нее недовольный взгляд Люк.
— Не могу… не могу! Не знаю почему, но не могу! — В панике она пыталась броситься назад.
Люк шагнул к ней, обхватил сильной рукой за талию и поднял на руки. Она отбивалась изо всех сил.
— Я не полечу!
— Это больше от тебя не зависит. — Люк держал ее крепко — не вырвешься. — Я тебя похищаю. Представь, что ты тайно бежишь с возлюбленным. Добрый день, капитан Эдгар. Не обращайте внимания на мою невесту. Она слегка побаивается всего, что летает без перьев.
Пилот явно изо всех сил старался сохранять на лице бесстрастное выражение.
— Я поведу самолет очень аккуратно, мистер Сантини.
Шагая через две ступеньки, Люк внес Кэтрин в салон и пристегнул ремнями к сиденью, точно надел кандалы, чтобы она не убежала. Взял ее руки в свои.
— А теперь глубоко вдохни и возьми себя в руки, — посоветовал он. — Можешь визжать хоть всю дорогу до Рима, только это ничему не поможет. И считай, что это первый день твоей новой жизни.
Она, задыхаясь, смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Я видела женщину. Я что-то вспомнила… Она сказала, что я не должна…
— Чего не должна?
— Этого она не сказала. — Кэтрин поняла, что вела себя до крайности глупо, и от смущения еле выговаривала слова. — Мне показалось, что я не должна садиться в самолет, что здесь остается что-то очень важное. Я ничего не могла с этим поделать. Я была в ужасе.
— Сейчас тоже?
— Нет, конечно. — Она покраснела. — Извини. Я сошла с ума, да?
— Это просто воспоминание. К тебе возвращается память.
— Ты думаешь? — Она успокоилась, хотя ее поразил его холодный тон и жесткий блеск в глазах. — Но почему я так испугалась?
— Тебя напугала внезапность этого воспоминания, — мягко заверил он. — Наверняка это не слишком приятно.
Перелет занял два часа. Наедине они не оставались, в салоне кроме них находились стюард со стюардессой, два охранника, какой-то подобострастный тип из его служащих, который записывал каждое произнесенное Люком слово, а под боком у него пристроилась элегантная секретарша, достававшая, подававшая и убиравшая всевозможные документы. И самое неприятное заключалось в том, что стоило Кэтрин бросить взгляд на кого-то из них, как все они тотчас отводили глаза, точно от зачумленной.
Устав от одиночества, Кэтрин обратилась к стюардессе:
— Нет ли у вас какого-нибудь журнала?
— Извините, мисс Пэрриш, но на борту нет ни журналов, ни газет, — ответила стюардесса натянуто, избегая смотреть в глаза. — Может, хотите позавтракать?
— Спасибо.
Довольно странно, что в самолете не оказалось даже газет. Однако это ее слегка кольнуло. Рано или поздно придется признаться Люку, что она страдает дислексией. От этой мысли она поежилась. Она совсем не собиралась водить его за нос. Просто это получалось само собой.
