жалкими трусами и, чтобы избежать какого-либо риска, выбирали своих жертв среди наиболее слабых. Как бы то ни было, они сообщают, что в церкви состоится собрание армянской общины. Там будут приняты надлежащие решения. Туда пойдут только мужчины, но один из них потом придет к ним, чтобы рассказать о том, что было на собрании.
Она знала, что ей надо делать. Несмотря на то, что тетя Майда отговаривала ее, Зварт не хотела зависеть ни от кого. Она переоделась в парня, собрав волосы под кепку, натерла лицо сажей и вечером пошла в церковь, куда уже заходили армяне.
Там было около ста сорока мужчин. Как ни странно, никто не обратил на нее внимания. Все были нервны и взволнованы, и священнику пришлось подняться на амвон, чтобы его было слышно. Причин для того, чтобы скрывать серьезность ситуации, не было. Единственно, что они могли сделать, это поскорее бежать отсюда и укрыться в горах. Может быть, турки не будут преследовать нас, довольствуясь тем, что захватят наши земли и дома. Так уж было в одном из близлежащих селений. Ни один турок не будет рисковать своей драгоценной жизнью, чтобы преследовать «гяуров». Некоторые из присутствовавших возразили, что, мол, они лучше умрут, чем будут скрываться бегством. Другие, опасаясь за свои семьи, предпочли быть более благоразумными. Священник помолился и благословил их. Выходили из церкви маленькими группами. Но вдруг снаружи послышались крики и топот убегающих людей.
Тех, кто пытался выйти, встречали ружейными залпами. Один из армян был ранен.
Никто не знал, что же делать. Зварт подумала, что ее ждет смерть, и ей стало страшно за тетю Майду. Но при всем при том она была горда, что находилась среди мужчин. Она часто думала, что именно ей приходится быть мужчиной в доме. И тут они увидели сполохи пламени. Турки пытались поджечь крышу. Вскоре многим пришлось выйти наружу — дым мешал дышать.
Толпа на площади встречала их криками. Тех, кто выходил, кашляя и протирая руками раздраженные глаза, задерживали.
Соотношение встречавших и выходящих было пять к одному, так что о сопротивлении не могло быть и речи. Зварт тоже пришлось в конце концов выйти. Ее избили и связали руки также, как и вышедшим из церкви мужчинам. Они громко сожалели о своей наивности. Турки же подходили к ним и с удовольствием лупили их палками.
Потом их провели процессией по городу, с гордостью демонстрируя всем свой подвиг, — пленение армян. Один богослов — улема возносил благодарение Богу за то, что он помог захватить неверных христиан.
Толпа осыпала пленников оскорблениями. Армяне испытывали страх и удивление. Они не могли представить себе, что их так ненавидели. Сама Зварт, никогда особенно не доверявшая дружеским проявлениям со стороны соседей-турок, тоже была поражена столь откровенной демонстрацией ненависти.
Тогда они поняли, что их ждет смерть, и стали роптать. Что станет с их семьями! В ответ на это раздавались насмешки палачей, называвших пленников «собаками» и «гяурами». Фанатизм турок приводил пленников в ужас — их ждет смерть, но мысль о том, что же станется с их близкими, причиняла им неописуемые страдания.
Так их продержали большую часть ночи. Потом захватчики устали, и, связав пленникам руки и даже не дав им и глотка воды, заключили в загон известного купца Харичи Оглу Абдуллы.
Едва рассвело, появилось несколько богословов — улемов в окружении большой толпы. Они читали суру 111 — «смерть! смерть!» и начали с крайнего человека из первого ряда. Несколько человек скрутили его, сняли штаны, а один из турок, взяв нож, стал проводить обряд обрезания. Так они поступили со всеми, пока не дошла очередь до Зварт. Увидев, что перед ними женщина, все стали громко хохотать. Харичи Оглу отвел ее в сторону и привязал к кольцу на двери, где обычно привязывают животных. Потом обряд обрезания продолжился до последнего армянина.
Один из улемов начал отчаянно вопить, что армяне — это агнцы, предназначенные на заклание, и все стали вторить ему. Харичи Оглу подошел к одному из мужчин со связанными руками, заставил его встать на колени и на руки, пробормотал молитву и, взяв голову за волосы, закинул ее назад. Это был парень лет двадцати. Держа в таком положении пленника, Харичи Оглу обнажил тот же нож, которым производилось обрезание, и перерезал ему горло, словно овце на празднике курбан-байрам.
Кровь обрызгала стоявших вокруг людей. Толпа какое-то мгновение оцепенела от этой сцены, но потом все стали громко молиться, выкрикивая, что христиане овцы, предназначенные для жертвоприношения. Подражая Харичи Оглу, несколько человек бросились на пленников, и вскоре весь двор был залит кровью.
Зварт в ужасе смотрела на все это, не веря собственным глазам. Обезумевшие армяне метались по двору, безуспешно пытаясь выбраться из этого ада. Вскоре все пленники были убиты, а их палачи хлюпали по липкой луже крови, покрывавшей весь двор. Это была сцена из Данте, и Зварт почувствовала, что теряет сознание.
Она пришла в себя в доме Оглу, привязанной совершенно голой к решетке, отделявшей дом от внутреннего дворика. Она сразу поняла, что ее изнасиловали. Ее мучила сильная боль в паху и в груди, словно ее долго били.
Потом пришел Оглу, который, похоже, наслаждался всем этим. Он наклонился над ней и, ни слова не говоря, тяжело сопя, попытался вновь проникнуть в нее. Зварт хотела увернуться, но ремни крепко держали ее. Оглу несколько раз сильно ударил ее по спине, пытаясь поставить ее в определенное положение. Он был намного сильнее и массивнее, чем она, и Зварт не удалось увернуться, несмотря на все свои усилия. С каждым движением он все сильнее бил ее, и она снова потеряла сознание.
Так продолжалось несколько дней. Ей только приносили воду в металлическом ковше. Оглу хотел показать ей, кто здесь хозяин. Он постоянно насиловал ее, пока она ему не надоела. Зварт слышала крики и стоны, некоторые из них совсем детские, и она догадывалась, что там происходило. Это чудовище выкрало других армянских девочек и молодых женщин, он наслаждался их страхом и их страданиями.
Все это было так абсурдно, так ужасно, и ей показалось, что она сошла с ума. Все потеряло свой смысл, день перепутался с ночью, все тело ужасно болело, и ее страдания дошли до того, что она стала предпочитать смерть. В моменты просветления она подумывала о том, чтобы повеситься на этих ремнях. Но не смогла этого сделать.
Однажды утром появилась турецкая женщина средних лет. Она заставила Зварт встать и, хотя у нее почти не было сил для этого, женщина отвела ее к фонтану внутреннего дворика. Она раздела и помыла ее. Зварт уступила ей. Она была уже не в силах протестовать, и, кроме того, ей стало легче от мытья. Женщина помогла ей одеться и принесла еды. Несколько часов спустя она почувствовала себя лучше, но так и не понимала, что с ней собираются делать.
Об этом она узнала на следующий день. Появился Оглу с каким-то неизвестным мужчиной. Ее заставили встать и пройтись. Мужчина спросил, умеет ли она танцевать. Она сказала, что да, но у нее не было сил для этого. Она решила, что ей надо выбраться отсюда во что бы то ни стало.
Потом мужчины стали долго торговаться. В конце концов Оглу продал ее за три золотых монеты, ворча, что это самая худшая сделка за всю его жизнь.
Ее купил Мустафа Кансу. Он обращался с ней совсем по-другому. Он сказал, что ей надо питаться и отдыхать. Когда она поправится, ей придется только танцевать по ночам. Он, по крайней мере, не измывался над ней, не оскорблял, и Зварт решила, что надо побыть у него и дождаться удобного момента для того, чтобы сбежать. Так она провела два месяца, посещая одну гостиницу за другой. В номера ее никогда не приглашали.
Но той ночью она не захотела куда-либо идти, и Мустафа впервые рассердился. А Зварт почувствовала, что, может быть это тот случай, который она ждет.
Когда Зварт закончила свой рассказ, оба молчали. Собственно, и говорить было не о чем. Я вспомнил хитрое лицо Большого визиря. Никто не хотел говорить о том, что на самом деле происходит в Турции. Но мой доклад должен быть совершенно другим. Первое, что мне надо сделать, — снова переговорить с Полем Камбоном и попросить у него прощения. Я признаю, что он был прав, когда говорил о «молчаливом заговоре». Франция не должна подыгрывать правительству, которое не только не наказывает своих
