Когда я сопротивлялась, он бил меня изо всех сил. Он хотел показать, кто был хозяин, а кто рабыня. Я испытывала к нему огромное отвращение и показывала ему это, оскорбляла его и провоцировала выполнить свою угрозу убить меня.
Потом я впала в апатию. Я позволяла ему владеть мной и намеренно показывала свое равнодушие. Но когда я оставалась одна, глубочайшая ненависть разрывала меня изнутри и я придумывала самые разные способы мщения. Он был для меня виновником всего, что произошло с нами. Он воплощал для меня все самое плохое. В какой-то момент мне показалось, что это был сам дьявол в образе человека, о чем мне рассказывали в детстве в школе.
В один из дней я узнала, что забеременела, и мне захотелось отомстить ему. Я решила убить плод нашей проклятой связи. Но у меня не поднялась рука. Конечно, решение было принято на холодную голову, и я собиралась сообщить ему, когда все будет сделано. Я представляла себе его удивление и его гнев, когда он узнает о том, что произошло, ведь когда он овладевал мной, он бормотал, что хотел от меня сына.
Однажды утром я решила, что время пришло. Я больше не могла вынашивать плод. Я ощутила в себе перемены и какие-то неудобства. Нашла большую иглу… Но мужество оставило меня.
В отчаянии я стала биться о мебель, о стены, я каталась по полу, пытаясь за один раз покончить со всем этим.
Меня вдруг охватила паника, которая возникла где-то в глубине моего организма. Я села на пол, пот градом катил с меня, я была ужасно возбуждена, не понимала, что со мной происходит. Комната закружилась вокруг меня, и я упала навзничь, сильно ударившись головой об пол.
Тогда, находясь почти в бессознательном состоянии, я осознала, что не надо было этого делать. Я должна была оставить жизнь существу, которое зародилось внутри меня. Оно действительно появилось в результате постоянных актов насилования Османом Хамидом, но не оно было виновато в этом изнасиловании.
И я разрыдалась в полном отчаянии. Я плакала по моим родителям, братьям и сестрам, по всей моей семье. По всем безвинным армянам, убитым в церкви Урфы.
В то мгновение я поняла, что, несмотря ни на что, мне повезло. Я продолжала жить, и должна быть благодарна Богу за это. Осман Хамид был не более чем испытанием, посланным мне. Он мог овладевать моим телом, насиловать меня, избивать оскорблять, но он ничего не получит от меня. Никогда.
Я поняла, что мне надо сделать. Мне надо было улучшить момент и бежать. Но я сбегу не одна. Я возьму с собой свою дочь — тогда мне казалось, что связанное со мной крохотное создание, непременно должно быть девочкой. Я назову ее Мари Нахудян.
Именно в те дни султан разослал во все провинции указ который предписывал уважать жизнь и имущество его подданных христиан. Армяне могли пока еще пожить. Султан не хотел, чтобы убийства и преследования продолжались.
К тому периоду моя беременность становилась заметной и Осман оставил меня в покое. Когда он возвращался из поездок в Константинополь, куда его нередко вызывали, он с сомнением и ухмылкой смотрел на меня, будучи уверенным, что моя кротость являлась доказательством его победы. Он получит от меня то, чего добивался, — сына, турка и мусульманина. Какая разница, что его мать была армянкой? Никакой. Это не имело никакого значения. Все дело в том, что ему удалось удовлетворить свои каприз.
Мое новое положение позволило мне перемещаться с чуть большей свободой. Сначала я ходила только по дому, а потом выходила и на рынок в постоянном сопровождении старой Самы. Лицо мое всегда было закрыто. Для него это была всего лишь публичная демонстрация его успеха.
Осман Хамид занимал очень важную должность мутесарифа Урфы. Он пользовался доверием Высокой Порты[4], что обеспечивало ему абсолютную безнаказанность и, кроме того, явилось источником его обогащения.
Самой главной стороной личности Османа Хамида была жадность. Он был готов убить из-за денег. Он мог украсть все, на что падал его взгляд. Потом он разговаривал с шейхом или каким-нибудь имамом и как- то успокаивал свою совесть. Этот человек любил золото куда больше, чем кого-либо из своих близких, и горе тому, кто попадался на его пути с какими-нибудь богатствами.
В один из дней Османа срочно вызвали в Константинополь. Поездка обычно была долгой — на дорогу туда и обратно уходило больше месяца, да и то, если в Константинополе у него не было других дел.
Со мной он даже не разговаривал. Да и что он мог сказать мне? Из опасения повредить ребенку он уже не отваживался бить меня. Признаться, это обстоятельство уберегло меня от многих побоев, ведь я не упускала случая продемонстрировать ему мою ненависть и презрение. Он как-то выносил мою ненависть, но мое презрение выводило его из себя. В этих случаях он предпочитал уходить, бормоча оскорбления и угрозы, а иногда кричал, что как только родится сын, он отдаст меня на растерзание своим слугам, а потом убьет.
Для меня все это не имело значения… Какая разница, что он сделает со мной? У меня появилась причина, ради которой стоило выносить все это. Я убегу от него со своей дочерью. Я не могла сдержать улыбки, представляя себе, что произойдет потом. Он лопнет от отчаяния и злости!
Но мне приходилось соблюдать осторожность. Не показывать, что питаю какие-то надежды. Наоборот, я была сама покорность и молчаливость, как если бы смирилась с неодолимой судьбой.
Сама ходила за мной как тень. Ей наверняка были даны строгие указания и высказаны такие угрозы, которые, как ей было хорошо известно, были далеко не пустыми словами. Осман Хамид считался одним из самых коварных и опасных людей Урфы. В этом городе у него не было необходимости отчитываться перед кем бы то ни было за свои самые жестокие поступки.
На следующий день после отъезда Османа Хамида в Константинополь я обнаружила, что дверь его личного кабинета не была закрыта на ключ. Видимо, в спешке сборов он забыл закрыть дверь. Сама была на кухне, так что я могла свободно ходить по всей квартире. Никто не предупреждал меня, что мне запрещено входить в его кабинет, впрочем, в этом не было необходимости — кабинет всегда был наглухо закрыт.
Было невозможно преодолеть соблазн. Я заглянула в галерею — никого не было. Тогда я вошла в кабинет и закрыла дверь изнутри на ключ. Дверь имела глазок, так что никто не смог бы войти в кабинет неожиданно. Да и вообще, кабинет был закрыт, каким всегда его оставлял Осман Хамид.
Я осмотрелась. В большой комнате стоял полумрак. Главное место в ней занимали два больших кедровых стола с инкрустациями из жемчуга. Большой книжный шкаф был забит связками документов и книгами, многие из которых были завернуты в пергамин.
На столе я увидела раскрытое письмо. Оно было напечатано на бланке султана и адресовано большому визирю.
Я быстро пробежала текст: «Вы приглашаетесь на координационное совещание. Возникшая проблема вытекает из продолжающегося восстания, что может вызвать интервенцию европейских держав. Целесообразно прекратить преследования и восстановить нормальную ситуацию до получения новых указании. Подпись: Камиль-паша».
Вот почему Осман так поспешно выехал в Константинополь.
На этом заканчивался незавершенный рассказ Азатуи Назарян. Трагедия этой женщины, моей бабушки, напрямую ударила по мне. Во время чтения я сдерживал дыхание — впервые в моей жизни некто, живший задолго до меня, незнакомый мне, но одновременно очень мне близкий, рассказывал мне из первых уст, как все начиналось.
Азатуи Назарян… Что случилось с ней? А с моим дедушкой Богосом Назаряном? А с Алик и Оганнесом?
Я не мог устоять. Мне надо было побольше узнать о происшедшем. Я всю ночь думал об этом. Когда рассвело, я уже знал, где искать важные документы.
На следующее утро я пошел в бюро путешествий и заказал билеты в Лондон. Мой друг Джеймс Гамильтон не подведет меня. У него были ключи от основного архива Форин Офис, и, кроме того, он был мне кое-чем обязан.
На всем пути до Лондона я думал об Османе Хамиде. И хотя я испытывал ненависть к нему, он все- таки был отцом моего отца, и я не мог оставаться абсолютно объективным. Из прочитанного мной рассказа было видно, что Осман Хамид был лишен этики и моральных принципов. Такая беспомощная женщина, как
