Антигравы и реактивные самолёты на Зенде были запрещены местной властью, как и всё, что могло загадить курорт. Говорят, что водород из тех же параноидально-бережливых соображений производят за пределами зендийской атмосферы, так что позволить себе такую прогулку могли немногие. В числе немногих был Виталик. Сейчас он, несмотря на тряску, сохранял важный и уверенный вид, держа руки на объёмном животе. Он даже лениво перебирал пальцами, как будто находился в домашнем кресле у камина.
— Именно небесный. Понимаешь, космос — это нечто понятное. Он просчитан, изучен и виден в иллюминатор. А небо — оно всегда где-то сверху. Забирайся сколь угодно высоко на гору, взлетай на самолёте. Смотришь наверх — оно там. Ты стремишься и стремишься к нему, но никогда не достигаешь. Поэтому космический маркетинг — сама обыденность, а вот когда ты проявляешь высший пилотаж, рвёшь стереотипы, покупаешь для людей выступление самого дьявола — пусть он пляшет для них канкан в короткой юбочке, — вот такое мы называем маркетингом небесным.
— Не боишься работать конферансье дьявола?
Виталик пожал плечами:
— За это платят, — он отвернулся к иллюминатору. — Перед нашим отлётом Бёрн прислал мне бритву, помазок и чашку для бритья. Чашка из никеля. Я было хотел в чашку насрать и выслать её обратно Бёрну, но постеснялся местной почты: провинция, не поймут. Не знаешь, чего от них, культурных, ждать. Зендийцы — они как дети. Жалею, что не видел их глаз на открытии магазина. Угораздило нас с тобой сунуться на острова перед самым началом продаж. Кто ж знал, что непогода. А эта колымага, — он пнул стенку, — добрую неделю не сможет нас вывезти.
Он скривился и замолчал. Остаток пути мы ехали молча. Приземлившись в столичном аэропорту, мы пересели в ожидавший лимузин, и заспанный водитель повёз нас напрямую к магазину, где продавали виталькины скульптуры. Проезжая одну из немногочисленных улиц, я увидел отражение нашего автомобиля в окне: чёрный лакированный кузов, забрызганный грязью. С одного из аккуратных крылечек вскочил пёс и облаял нас: наверное, ещё не привык к чужим.
Магазин был пуст.
Виталик оглядел витрины. В углах идеально чистых стёкол поблёскивал витой размашистый логотип. Несмотря на вечное лето Зенды, здесь, как и в нашем лимузине, было прохладно.
— Управляющего, — сосредоточенно произнёс Виталик в пустоту. — И переводчика.
Оба появились из двери подсобки и замерли с напряжёнными лицами. Я отошёл в угол и присел на кожаный пуфик.
— Статус? — почти без вопросительной интонации отчеканил Виталик. — Продажи?
— Ни одной, господин Ягодов, — перевёл усатый и непомерно худой человек.
— Причины? — голос Виталика был ровным, отчего появилось ощущение, что сейчас он кого-то ударит. Управляющий-зендиец что-то быстро и тихо забормотал.
— Не покупают, — перевёл усатый.
— Он что, издевается? Я понимаю, что не покупают. Причины?
Снова бормотание и ответ:
— Нет спроса на Ваш товар, господин Ягодов.
Виталик перевёл дыхание, я вжался в угол.
— Спроса нет? — Виталик шагнул к управляющему, оттолкнув плечом переводчика. — Что это ещё значит? У меня твоя подпись на плане продаж имеется: скульптуры должны продаваться минимум по 15 экземпляров в первые три недели. Почему, сука, ни одной?
— Так вони ж зроблені з пластику, а не каменя, — управляющий надул губы и поправил очки.
— С какого «каменя»? Что он несёт? — Виталик повернулся к переводчику.
— С камня тирстоуна, господин.
Виталик замолчал. Он не шевелился несколько секунд, потом покосился в мою сторону.
— Паша? Ты что-нибудь знаешь про тирстоун?
— В путеводителе читал. Их делали из местного камня. Скульптурки эти.
— Так… ты! — Виталик ткнул пальцем в управляющего. — Мне нужно три кубометра этого камня к… сегодня у нас четырнадцатое, одна… две недели. К двадцать восьмому. Нет, к двадцать пятому. Предоплата через моего бухгалтера в течение двух суток. Местной валютой, ясно?
Управляющий наклонил голову и вежливо улыбнулся.
— Тирстоун не производится, господин Ягодов, — ответил за него переводчик.
— Не производится? Не добывается, ты хотел сказать? Опять экологический запрет? Я поговорю с министром Петренко. Он ему, — Виталик показал на управляющего пальцем, — лицензию выпишет, пусть не ссыт.
— Видите ли, господин Ягодов, тирстоун не ископаемое. Строго говоря, это не камень.
— Так, ты мне прекрати юлить. Где ж его брали раньше? — Виталик вжал голову в плечи и надвинулся на переводчика. Переводчик выставил тонкие руки перед собой, словно закрываясь от клиента.
— Тирстоун… это. Я объясню. — Он поправил галстук, и мне показалось, будто он готовился к этой речи. — Дело в том, что лет через тридцать после поселения на Зенде колонистов у первых детей начали замечать некоторые биологические отклонения. И среди прочих было одно странное. То ли в биохимии организма коренных зендян, то ли в местном воздухе было что-то такое, отчего человеческие слёзы кристаллизовались на воздухе. Буквально через несколько секунд влага на щеках становится хрупким, но кристаллом. Это и есть тирстоун. Поэтому материала так мало. Поэтому скульптурки такие маленькие.
У Инникова, автора «Скорбящей матери» погиб сын. Автокатастрофа. Водитель был нетрезв. Когда-то ещё было очень модно выпивать, это считалось прекрасной земной привычкой. Когда-то было в моде всё земное. Больше десяти лет жена скульптора плакала. Каждый вечер. Пока не умерла. На столе, возле фотографии сына, остался камень её слёз.
Инников окрасил камешки и склеил одну из скульптур, которую вы знаете как «Зендийскую мадонну». Всего таких скульптур шесть, все они из настоящих слёз, которые местные жители приносили Инникову. Но «Скорбящая матерь» была особенно любима нашим народом, потому что она для нас больше, чем произведение: это символ нашей планеты. Мы — потерянный ребёнок Земли. Мы всегда знали, что Большая Планета плачет по нам. Это наша общая боль, наш символ…
— Спокойно. Не дрожи, — Виталик поднял вверх указательный палец и задумчиво наклонил голову. — Камень из слёз, значит. Не продаётся. Верно. Оригинально. Спасибо, нахрен.
Он потёр указательный и большой пальцы, почесал ухо.
— Ну и какая падла наделала скульптуры из чего ни попадя? Почему? — Виталик замер, а потом схватился за голову. — Ах ты, м-мать… Я же сам отправил распоряжение, чтобы не брали местную дребедень, а обратились к моим обычным поставщикам за сырьём. Высококачественным. И хоть бы кто возразил. Вот же исполнительные, когда не надо. Так, ладно…
Он ткнул пальцем в управляющего.
— Ты! Собери десять или двенадцать местных проституток. Мои ребята сделают вам… камень из слёз. Оплата каждой в час по….
— Господин Виталий, на Зенде нет проституток, — вмешался переводчик.
— Что?.. За идиота меня держишь? Парень, везде есть проститутки. Ты кому рассказываешь? Ты как вообще разговариваешь со мной, твою мать? «Господин Виталий», да я тебе…
— Извините, но это общеизвестный факт. Последняя проститутка Зенды крестилась примерно сорок лет назад, о чём писала в книге мемуаров. Книга…
— Молчать!! Ты мне ещё сейчас историю этой шлюхи будешь пересказывать! Книгу с автографом подари для полной радости… бойскаут! Проституток нет? Тебе найти проституток? Хочешь на спор? Я найду, ты не переживай. Будут плакать. Буду платить — будут плакать, сколько потребуется.
— Не треба. Це не допоможе, — неожиданно громко произнёс управляющий, до этого стоявший молча. Виталик повернулся к нему.
— Что ты сказал?
— Це не допоможе. Кому потрібне невистраждане мистецтво?
