полевых камешков.
— Теперь, Анютка, делай все, как я...— говорит Степан, встав с ней рядом в начале вспаханного поля.— Поучись сперва на камешках...— Он берет горсть камней. Анютка — тоже.
Все ребята напряженно следят за приготовлением к севу, Степан широко отвел в сторону руку и бросил камешки в землю. Анютка точь-в-точь повторила его движения. Степан ступил два шага и снова бросил горсть камешков, не спуская с Анютки глаз. Девочка повторила.
— Правильно,— похвалил Степан.
Вытряхнув оставшиеся камешки из лукошка Анютки, старый солдат осторожно и бережно насыпал туда семян.
— Ну, а теперь с богом!— благословил он посев девочки. Но прежде, чем начать, обернулся к детям.— Вот, ребятки... Первые зерна в землю бросит Анюта... Она их нашла у кулака, она и посеет их, чтобы на будущий год уродили большим и богатым урожаем... Сей, дочка!..
Но не успела девочка занести ручонку для броска, как из кустарников грянул залп... Просвистели пули... Залп — устрашающий,— поверх голов... Дети замерли.
— Откуда стреляют?— глухо и грозно спросил Степан.
— Вон оттуда!
— Из кустов!— закричали ребята, ринувшись вперед.
— Назад!— приказал Степан.— Ложись!— скомандовал всем.
Дети упали на землю.
Степан схватил мотыгу и направился в сторону кустарников.
— Степан! Не ходи туда!— крикнула ему вслед Лукерья.
— Атставить!— бросил в ответ солдат.— Я тут командую!..
...Дети лежат на вспаханной земле, прижатые грозным приказом Степана. Сам он, страшный в гневе, надвигается на кустарник с мотыгой наперевес.
— Меня стреляйте. Я не боюсь! В меня уже немец стрелял! Я жисть свою за сирот ложил, в окопах три года гнил! Мне нечего терять, окромя последней ноги!..
Среди бандитов замешательство. Все вопросительно смотрят на Прокопа: стрелять в калеку или что?
— Ну его к дьяволу! Не надо пока связываться!— махнул рукой Прокоп. И бандиты начали отползать, опасаясь сближения с разъяренным Степаном.
А тот ворвался в кусты, начал крошить мотыгой вокруг себя, ослепленный гневом и ненавистью.
Прокоп с бандитами отползал все дальше и дальше…
Дети не выдержали, подхватились с земли, чтобы побежать на помощь Степану. И тут из-за пригорка вырвалась ватага пьяных мужиков, науськанных церковным старостой. С ревом, гиком устремились они на ребят.
Дети сбились в кучу. Лукерья встала впереди.
— Бей коммунию!— гаркнула пьяная ватага, набегая на столпившуюся малышню.
Та в испуге шарахнулась назад, на пахоте остались только Анютка и Тишка.
— Стой!— на все поле крикнула Лукерья, выхватив из кармана револьвер.— Кто из вас первый тронет дитенка — пуля на месте!— уже тише и спокойнее предупредила женщина-чекист.
Ватага остановилась, тяжело дыша.
— В чем дело?— спросила Лукерья.
— Уходи с нашей земли со своей коммунией!
— Земля не ваша, бывшая панская. Уездные власти отдали ее нам.
— Мы распоряжаемся панской землей, а не уезд!
— Вы распоряжаетесь той, которую получили.
— Не получали мы!
— Землю только беспортошным раздали!
— Значит, у вас своей хватает.
— А мы еще хотим!
— Почему только голодранцам панскую землю?!.
— Да бей их, чего смотреть!
— Пущай стреляет!
— Всех не перестреляет!
— Дави!
Ватага двинулась было, но Лукерья выстрелила вверх, и толпа снова осела...
Над полем нависла тяжелая пауза.
И разрядил ее маленький Тишка. Чувствуя, что страшные дяди хотят сделать плохое для ребят, он не выдержал, бросился с кулачонками на переднего мужика.
В пьяной толпе разразился гогот.
— Братцы! До чего дожили! Сопля двинула на нас!..
— Неужто поддадимся?!.
И чем злее Тишка колотил кулачком по мужицкому животу, тем громче гоготали. Злость маленького Тишки мужики превратили в пьяную потеху. И кто знает, может, эта заминка спасла ребят от трагической развязки. Пока пьяные мужики потешались над Тишкой, со стороны села лавиной валила толпа баб, мужиков, детей на помощь коммунаровцам.
— Наши! Наши бегут!— возликовала ребятня и начала хватать лопаты, мотыги, камни, комья земли, чтобы дать отпор кулачью.
Те заметили катившуюся на них волну сельчан с кольями, палками, вилами... В один миг слетел хмель. Налетчики поняли, что дело принимает серьезный оборот, отступая шаг за шагом, бросились врассыпную кто куда, под улюлюканье и свист осмелевших ребят. Вслед полетели камни, палки...
На холме появился Степан.
— Сейте, детки!— крикнул он издалека, подняв вверх мотыгу.— Сейте, я буду сторожить тута!..
На другом пригорке тоже показались люди, вернувшиеся из погони за пьяными.
— Смело сейте! Мы тут будем и никого не пустим до вас!— неслись с пригорка подбадривающие крики.
...«Мы победили»... Эти слова написаны мелом на широкой классной доске. Их хором повторяет вслед за Лукерьей класс коммунаровцев.
«Мы не рабы!» — сказано во второй строчке.
Ребята списывают с доски.
На грубо сколоченных столах шуршат листки бумаги, бумажные обрывки... Тетрадей нет и в помине. На двух учеников приходится лист, вырванный из старой конторской книги, на трех — грифельная доска. На класс — две самодельные ручки, грифель, карандаш. От стола к столу переходят эти драгоценные для того времени письменные принадлежности.
Анютка зажала ручонку Тишки в своей руке и выводит на грифельной доске: «Мы не рабы»...
«Да здравствует первая,— пишет Лукерья на классной доске кривыми буквами третью фразу,— гадовщина Октябрьской революции!»
Этот лозунг написан уже большими буквами и не на классной доске, а на длинном транспаранте, склеенном из старых обоев. Лозунг написали сами коммунаровцы...
...Сами коммунаровцы плетут под руководством Степана лапти из лыка, принесенного ими из лесу.
— Эх, и пройдемся на празднике в новых лаптях,— мечтательно вздохнул кто-то из ребят.
— Это еще надобно научиться, как ходить на параде, а уж посля похваляйся...— заметил Степан.
— Дядя Степан, а как ходить на параде?!
...— Ать, два, три, четыре!
Ать, два, три, четыре!
На весь двор звучит команда Степана. Он стоит посередине, а мимо него проходит длинная колонна ребят, построенных в ряды по три.
— Левай! Левай! Ать, два, три, четыре! Ать, два, три, четыре!— вдохновенно командует Степан, вспомнив армейскую муштру.— Запе-вай!
Тонкий детский голосок в передней шеренге затянул: «Смело мы в бой пойдем»…
...Под песню юные коммунары четко шагают уже по улице села... Впереди несут самодельное красное знамя, за ним длинный транспарант из старых обоев: «Да здравствует первая годовщина Октябрьской революции!» Коммунаровцы преображены. Все в новых лаптях, в стираных, старательно залатанных штанишках и рубашонках, платьицах. Пальтишки не на всех. Но зато на всех красные банты на груди. А самое главное — лица ребят, сияющие радостью праздничного шествия, на виду у всего села...
Впереди — Лукерья. Сбоку ковыляет в такт песне Степан, тоже преображенный и подтянутый по случаю праздника и гордый ответственностью за строевой порядок. Время от времени он отсчитывает команду, когда строй теряет шаг.
Это — первая Октябрьская демонстрация в селе. И неудивительно, что на песню и маршевый проход коммунаров на улицу высыпали все от мала до велика. Дети, те сразу примкнули к праздничной колонне, влились в ритм маршевого шага... По сторонам двинулись парни и девушки... На груди многих из них вспыхнули красные бантики. За молодежью потянулись мужики, бабы. И они принарядились: на головах новые платки, фуражки, на ногах — новые лапти, а кое у кого — сапоги, ботинки. Свитки перемешались с поддевками и пиджаками.
На юных коммунаровцев смотрели с теплыми улыбками, любопытством и с каким-то взволнованным интересом: они принесли сегодня светлое и действительно праздничное чувство, дыхание великого дня... Да нет, это еще почти ничего общего не имело с сегодняшними праздничными демонстрациями
