работать в согласии, но если что-то выходит из строя, мы беспомощны, как обезьяна, которой показали этот крошечный двигатель.
Он полюбовался часами, прежде чем убрать их обратно в карман.
– Вы убили Хью Ферна? – спросил я.
Бодкин выглядел удивленным. Он снова пошатнулся.
– Убил Ферна? Нет, он сам себя убил. Убил себя случайно. Хью Ферн был неплохим человеком – не хочу сказать, что он был хорошим лекарем, слишком уж он полагался на гороскопы и тому подобное, да и не имел больших притязаний, – но он был хорошим человеком. Лично я больше интересуюсь мертвыми, чем живыми. Только мертвые могут поведать свои тайны.
Мне припомнилось, как Бодкин стоял во дворе таверны с окровавленным кинжалом над телом своего товарища по ремеслу, как заговорщик. Откуда-то снаружи начал звонить ранний колокол, обычный звук в эти дни.
– Вы знаете, что с вами будет, если горожане узнают об этом?
– Я уже осаживал их раньше, – сказал Ральф Бодкин.
– Они разорвут вас на кусочки, как вы – эти трупы. Они сожгут это место.
– Я не разрываю трупы, мастер Ревилл. Я вскрываю их, чтобы постичь тайны жизни и смерти.
– Вы убиваете, чтобы вскрывать.
– Я не совершал убийств. Видите, вы все еще живы.
– Но ваши приспешники совершали. Как человек, что лежит вон там. Кристофер Кайт, конюх из «Золотого креста».
Лицо Бодкина странно лоснилось. Большое, мясистое, оно походило на кусок вареной ветчины.
– Теперь несущественно, кто что совершил. Я болен. Я, как никто другой, могу различить признаки.
– Вы заразились?
Но я уже знал ответ. Я инстинктивно вжался в стену за моей спиной, будто чтобы оказаться как можно дальше от доктора. Словно это могло меня спасти.
– У меня осталось очень мало времени, – сказал он.
– На что вы его потратите?
– Запрусь в этом доме и продолжу свою работу столько, сколько смогу.
Он отвернулся от меня и подошел к столу, на котором лежал труп с вывороченными кишками.
– Это богомерзкая работа.
– Однажды на это посмотрят по-другому.
– Что мне делать?
– На вашем месте, Ревилл, я бы покинул это место. Смотрите, дверь открыта. Идите же и расскажите простому люду все, что пожелаете.
Я глянул на дверь. Она была приоткрыта.
– Что, ерш я тоже заражен?
– Вы молоды. Вашей жизненной силы может оказаться достаточно. Но оставайтесь, если хотите.
Я был уже на полпути к двери. Прежде чем выйти из этого склепа и оставить Ральфа Бодкина наедине с его нечестивым занятием, я обернулся:
– Скажите мне одну вещь, сэр. Что вы обнаружили? Постигли ли вы тайны?
– О нет, мастер Ревилл. Это сделают другие. Я же подобен обезьяне, держащей часы. Но сейчас эта обезьяна умнее, чем раньше.
Он взял длинный тонкий нож и склонился над телом. Я вышел из комнаты, наполовину ожидая, что мне прикажут вернуться. Каменные ступеньки вели наверх. Я поднялся по ним и попал в переднюю. Передо мной была еще одна дверь; она была закрыта на задвижку, но не заперта. Я отодвинул засов и вышел на улицу. Закрыл за собой дверь тщательно и бесшумно. Неподалеку гудел колокол.
На улицах было безлюдно. Стояло прекрасное весеннее утро. Солнце своими лучами разрывало немногочисленные утренние облака в клочки, и, хотя не грело, свет его был очень кстати. Щурясь после полумрака подвала, я не то шел, не то бежал через это предместье. Звонили у Св. Эббе. Я миновал западный вход в церковь и увидел дьявольские рожи, скучившиеся вокруг арки двери. Со своими изъеденными ржавчиной клювами, выпученными глазами и ушами, как у летучих мышей, эти лица были вырезаны здесь для того, чтобы отпугивать настоящих чертей. Я мог бы нашептать парочку историй в эти острые уши.
Я почти бегом добрался до реки. У кромки воды я скользнул вниз по грязному берегу и погрузил руки в быстрые воды потока. Несколько раз протер лицо, зачерпывая пригоршни студеной воды, смывая кровь, залившую его, и счищая похожие на струпья поддельные нарывы.
Потом, чувствуя, будто вернулся из иного мира, я пошел в центр города. Утро было прохладным, но воздух освежал. Несколько горожан уже спешили по своим делам. Среди них были мои друзья Абель Глейз и Джек Вилсон.
– Бог мой, Ник! Что случилось? Мы искали тебя всю ночь, – кинулся ко мне Джек.
– Я смотрю, ты победил чуму, но вот этой шишки раньше не было, – заметил Абель, указывая на мой распухший лоб.
– Во-первых, что случилось с
Их часть истории было просто рассказать. Оба моих друга уютно устроились в глубине дома Эдмунда Коупа в ожидании моего сигнала или какого иного звука, указавшего бы им, что злоумышленники проникли в дом. Не было ни звука, ни сигнала. Абель признался, что, затаившись в темноте, они могли несколько потерять бдительность. (Видимо, это означало, что мои друзья заснули, как и я.) Первое, что указало им, что что-то не так, был громкий звон и какой-то подавленный визг. Это, вероятно, Кайт уронил серебряную чашу, когда я восстал из мертвых на своей кушетке. К тому моменту, как Абель и Джек пришли в себя и принялись ощупью искать в темноте выход, они обнаружили, что путь наружу закрыт. Они кричали и бились в дверь, но безрезультатно. А когда они наконец вылезли в окно где-то в задней части дома и вернулись на Гроув-стрит, стояла ночь и улица была абсолютно пустынна.
Они засыпали меня вопросами. Мы уже вернулись в «Золотой крест», и я утолял голод и жажду хлебом и элем. Удивительно, несмотря на все, ел я с аппетитом. В нескольких словах я обрисовал то, что случилось в доме Бодкина, едва веря собственным ушам – настолько неестественной казалась эта история. После того, через что им пришлось пройти самим, Абель и Джек приняли ее с достаточной готовностью.
Однако когда я дошел в своем рассказе до описания ночи, проведенной с трупами, среди которых явно были жертвы чумы, мои друзья неловко заерзали на своих сиденьях и попытались отодвинуться.
– Ты не боишься за себя, Ник? – спросил Абель.
– Боюсь, – признал я. – Но я думал, тогда надо мной нависала куда большая опасность. И у меня есть маленькая защита.
Я расстегнул камзол и рубашку и показал кожаный мешочек, который приобрел за шесть пенсов у книготорговца Натаниэля Торнтона вместе с шекспировской «Лукрецией» и «Травником» Флауэра. В мешочке хранился мышьяк. Если сначала мне казалось немного странным разгуливать с унцией яда, то вскоре я забыл об этом. Пока что он, кажется, сослужил мне хорошую службу.
Мои друзья как будто только этого и ждали: они тоже расстегнули свои рубашки и достали собственные амулеты и талисманы. Джек щегольнул золотой цепочкой, на которой висел голубой камень. Джек называл его «восточным аметистом» и уверял, что действует он безотказно. Абель выудил стеклянный пузырек, за который, по его словам, отдал целое состояние, ибо содержался в нем рог единорога, измельченный в порошок. Я мог ему кое-что рассказать о роге единорога, но решил промолчать, размышляя, что никого нельзя одурачить лучше, чем человека, привыкшего дурачить других. Все равно, пока мы свято верим в свои обереги, будь они подлинными или фальшивыми, кто осмелится сказать, что они не защищают нас? Пока что мы все были живы.
После этого развлечения я продолжил свою историю. Когда я закончил, наступило долгое молчание.
– Мы должны сообщить властям об этом ужасном докторе, – сказал Абель.
– Он сам один из них, – ответил я. – Всему свое время. Это еще не конец истории. Кайт мертв. Я видел
