высокой парижской моды намного превосходило самые экстравагантные костюмы, созданные лучшими модельерами Голливуда. Это изысканное платье было как бы специально создано для того, чтобы от него захватывало дух и невозможно было отвести взгляд.
Горничная благоговейно сняла платье с обтянутой бархатом вешалки и помогла Тамаре надеть его. Лицо ее сияло, она жизнерадостно суетилась и без умолку болтала:
– Mamma mia, вы похожи на знатную даму, да-да! Настоящая знатная дама. Может быть, в ваших жилах течет итальянская кровь? Я, конечно, все о вас знаю. Здесь все болтают как сороки, но мне правда и в голову не приходило, что вы так красивы! А это платье… Повернитесь, пожалуйста, чтобы я могла застегнуть…
Когда Тамара была полностью одета, она осторожно повернулась из стороны в сторону, всем телом ощущая, как изящно вторит ее движениям ткань. Она оглядела себя, в который раз молча проклиная отсутствие зеркала. Но и без него знала, что платье было настоящим шедевром как по покрою, так и по качеству исполнения. Спереди оно доходило ей до середины икры, а сзади спускалось до самого пола, грациозно расширяясь от плеч к низу. Платье застегивалось на спине на крошечные пуговки из мелкого неровного жемчуга. Спереди оно было перехвачено поясом, который завязывался сзади в большой бант из тафты.
– Вы сказочно хороши, синьорина. – Горничная отступила назад, чтобы еще раз посмотреть на нее, и, расплываясь от удовольствия, сжала свои пухлые короткие красные пальцы. Затем, пожелав ей всего самого лучшего, она удалилась.
Комната вновь наполнилась мужчинами, которые то подходили ближе, чтобы повнимательнее рассмотреть ее, то отступали назад, как если бы они изучали свое собственное отражение или решали вопрос о покупке особо ценного предмета. Казалось, этому не будет конца. Макс Фактор карандашом и кисточкой торопливо подправлял что-то. Наконец все молча взглянули друг на друга и кивнули. Последовали улыбки, рукопожатия и взаимные поздравления.
– Этот врач – настоящий волшебник, – говорил Скольник, поднося к трубке спичку. – Я не вижу ни единого шва, а ты, Макс? В Голливуде он был бы миллионером.
И потом:
– …Невероятно, что делает с ее волосами этот платиновый цвет. Надо попробовать, вдруг удастся переманить эту парикмахершу к нам в Голливуд. Мы, без сомнения, могли бы использовать ее…
И еще:
– …Макияж хорош, Макс. По-настоящему хорош. Ты так здорово подчеркнул ее глаза. Они придают ей какой-то… гммм… неземной вид, тебе так не кажется? И в то же время делают ее сексуальной. Женщины влюбятся в нее и станут ей подражать, а мужчины будут просто готовы съесть ее, представляя себе, как она выглядит в спальне. Отличная работа, Макс.
И затем:
– …А мадам Вионнет – это что-то! Не имея ничего, кроме размеров, она сшила такое платье. Знаешь что, мы закажем ей весь гардероб, может быть, даже попросим ее сделать несколько эскизов к костюмам для наших фильмов.
Тамара прикусила губу, чувствуя, как в ней нарастает отвращение. А как же я! – молча вопрошала она. – Разве я не имею ко всему этому никакого отношения? Разве это не меня они обсуждают? После всего того, что мне пришлось пережить…
Ей хотелось кричать.
Но вместо этого она лишь бросила на Скольника гневный взгляд и сердито откашлялась.
Не обращая на нее никакого внимания, Скольник щелкнул пальцами в сторону Зиолко, и тот сразу же вышел в холл, знаком приказывая двум санитарам внести занавешенное трехстворчатое зеркало. Тамара во все глаза смотрела на него, сердце ее бешено колотилось. Момент истины был совсем близок.
Гнев мгновенно оставил ее, уступив место страшному возбуждению.
Скольник с улыбкой подошел к зеркалу и жестом фокусника откинул в сторону простыню.
Охватившее Тамару возбуждение граничило с паникой. Что она сейчас увидит?
Дрожа всем телом, она заставила себя медленно подойти к зеркалу и увидела свое троекратное отражение. У нее вырвался возглас изумления. Сзади к ней подошел Скольник. Лицо его было наполовину скрыто ее собственным лицом, и его единственный видимый глаз с удовлетворением взирал поверх ее правого плеча.
Она недоверчиво покачала головой, нахмурилась и снова покачала головой. Благородное, с высокими скулами лицо, смотревшее на нее из зеркала, было красиво почти неземной славянской красотой. Пышные платиновые кудри сверкали ангельской белизной. Ее стройная фигура совершенством своих пропорций напоминала лучшие из греческих скульптур. Нос был тонким, благородным и совершенным. Вообще все в ней дышало совершенством. Изогнутые брови нельзя было назвать иначе как великолепными. Зубы – ослепительными. Кожа своей полупрозрачной чистотой напоминала прекрасное белое десертное вино. Даже она сама была очарована своими теперь абсолютно одинаковыми глазами с тяжелыми веками, искусно подкрашенными Максом Фактором.
– Ты себя узнаешь? – тихо спросил Скольник, наклонясь к ее уху.
– Я… я не знаю, – запинаясь, проговорила Тамара, легонько касаясь лица кончиками пальцев. – Это… это не прежняя Тамара Боралеви.
Голос его звучал ровно.
– Нет, – ответил он. – Тамары Боралеви больше не существует. Даже это имя перестало существовать. С сегодняшнего дня тебя будут знать просто как Тамару. Без фамилии. Просто Тамара. Все в мире будут знать тебя просто по имени.
– Я… я не могу поверить в то, что это я! – Она обернулась к нему. Ее влажные губы были приоткрыты, зубы сверкали.
Он покачал головой и слегка улыбнулся.
