– Ну, что-то в этом роде.
– Тогда почему нам ни разу не удалось отложить больше восьмисот долларов в месяц? А иногда и того меньше. Мне вообще кажется, что мы все время топчемся на одном месте.
– Для того чтобы больше получать, надо больше тратить, – уверенно сказал он. – Мы не можем сократить наши расходы. Это то, что подогревает интерес публики. Она не захочет, чтобы ее кумиры были похожи на живущих по соседству девушек.
– А что, если, – серьезно спросила Тамара, – что-то случится с кем-то из нас и деньги не потекут рекой?
– Доверься мне, – нежно сказал Луис. – Разве я желаю тебе зла?
Она посмотрела в его полные искренности глаза.
– Конечно, нет. Ты же знаешь, что я полностью тебе доверяю. – Она глубоко вздохнула. – Ты сказал, доверенность у тебя с собой?
– Вот она. – Он эффектным жестом выудил ее из кармана.
– А ручка у тебя есть? – спросила Тамара, протягивая ему руку ладонью вверх.
Усмехнувшись, он вытащил авторучку, отвинтил колпачок и подал ей.
Стараясь придать своему лицу бесстрастное выражение, она положила документ на капот автомобиля и нацарапала на нем свою ставшую известной – благодаря автографам – подпись и, нахмурясь, посмотрела на нее. Подпись была неровной и неуверенной. Это была не гладкая и быстрая подпись не сомневающегося в себе человека, а какие-то дрожащие, неровные каракули.
«Скорее, похоже на подпись мизантропа, – мелькнула у нее мысль. – Или по меньшей мере на подпись человека, который поступает вопреки тому, что подсказывает ему здравый смысл».
Когда чуть больше двух лет спустя дом наконец был построен, окончательная его стоимость достигла ошеломляющей цифры в 440 000 долларов. И он им не принадлежал, а принадлежал банку. Через две недели после завершения строительства дом был заложен во второй раз.
Много позже, вспоминая прошлое, Тамара назовет момент, когда она поставила под доверенностью подпись, поворотным пунктом в своей жизни, когда фортуна отвернулась от них, начали накапливаться проблемы и их счастье стало постепенно рушиться.
А пока у них был дом. Благодаря рекламе он стоил каждого вложенного в него цента. Беда только в том, что платить за него должен был Луис, а не «ИА». Это, конечно, был не Версаль, но и скромным его никак нельзя было назвать. Газетчики толпами бродили по нему, добросовестно охали и ахали и уходили со страстным желанием поскорее сообщить о нем своим читателям. «А, собственно, почему бы им не поражаться?» – устало спрашивала себя Тамара. Черт возьми, она сама тоже была поражена. В конце концов, сколько на свете людей, полностью расставшихся со своими детскими сказочными фантазиями? А именно таким и был дом – сказочным замком, конфеткой.
Но она не припоминала, чтобы еще в каком-нибудь доме чувствовала себя так неуютно. Это был не дом, а какое-то страшное чудовище.
Многие месяцы Тамара не могла открыть газету или журнал, чтобы не наткнуться на упоминание о своем доме, который Луис в ее честь назвал «ТАМагавком».
Журнал «экран» посвятил ему целых восемь разворотов с семью фотографиями. Язвительная статья, написанная Мэрили Райс, журналисткой, острого языка которой все боялись, так и называлась: «Их дом – это замок». Более мелкий и язвительный подзаголовок гласил: «Пей и гуляй, Тамара, и забудь о нас», задавая тем самым тон всей статье.
– Снято! – прозвучал в мегафон голос Луиса.
Все присутствующие на съемочной площадке, от оператора-постановщика до героя-любовника, разразились стихийными аплодисментами. В знак признательности Тамара грациозно поклонилась, отчего высокая венская шляпа с тугим пучком темно-фиолетовых лент и короткими перьями соскользнула с ее головы. Помощницы костюмера на минуту отвлеклись, и, если бы не Перл, бросившаяся ее спасать, шляпа непременно упала бы на пол.
– Слава Богу, – задыхаясь, проговорила Тамара, когда молоденькая ассистентка Перл выхватила у нее из рук веер из слоновой кости и, легким движением кисти раскрыв его, принялась яростно обмахивать ее. На голове Тамары выступил пот, и его капли безжалостно сползали ей на спину. – Мне кажется, я сейчас упаду в обморок, – с трудом выговорила она. – А сколько сейчас градусов?
– По радио обещали, что температура поднимется до двадцати девяти, – ответила Перл.
– А по-моему, сейчас все пятьдесят, – простонала Тамара. – В этих зимних костюмах чувствуешь себя, как будто ты в сауне! Настоящая баронесса Мария Ветсера хотя бы не страдала от калифорнийской жары.
– Настоящая баронесса Ветсера зимой дрожала от холода в своих дворцах и охотничьих домиках и погибла от руки своего любовника крон-принца, а это, если вам интересно мое мнение, пострашнее нашей жары, – парировала Перл.
Тамара вспыхнула.
– Ты умеешь подбодрить человека, правда? – раздраженно проговорила она, опускаясь в свое персональное кресло, единственное во всем Голливуде, обтянутое белым шелком. Но из-за неуклюжего турнюра, которого требовал ее костюм, ей пришлось примоститься на самом его краешке.
– Просто я – оптимистка, – проворчала Перл, чиркая спичкой о деревянный подлокотник Тамариного кресла и зажигая сигарету.
– Уволь меня от своего оптимизма. И, пожалуйста, перестань использовать мое кресло в качестве спичечной коробки! – рявкнула Тамара.
– Уууух, – подняв брови, заметила Перл, – что-то мы сегодня обидчивы.
Закрыв глаза, Тамара дала вееру немного остудить ее лицо. С мегафоном в руке к ней подбежал
