– Да, Гитлер. – Дэни тяжело вздохнул, вид у него был усталый.
Она долго не решалась нарушить молчание, наконец спросила:
– Когда ты отправляешься?
– В следующий понедельник.
– Через четыре дня. – Она сжала его руку. – Так скоро.
– Да.
Она смотрела, как кроваво-красное солнце беззвучно скатывалось за темнеющие вдали горы. На какое- то страшное мгновение все вокруг окрасилось в кроваво-красный цвет: земля, небо, даже Дэни.
Внутри нее накапливался какой-то клаустрофобный страх. Она обняла мужа, как бы желая защитить, и прижалась к нему. В ее мозгу, как на ускоренной пленке, мелькали страшные картины войны, и каждый новый кадр был страшнее предыдущего. Только теперь Тамара осознала, что принимала свое вновь обретенное счастье как должное, тогда как это был редкий дар, за который ей каждый день следовало благодарить Бога.
Дэни с такой нежностью смотрел на нее, что она чувствовала: он читает ее мысли.
– Тамара, мы все должны внести свой вклад, – мягко сказал он. – Неужели ты не понимаешь? Единственное, что мешает Гитлеру проглотить еще часть мира, – это Англия. До сих пор его войскам не удалось переправиться через Ла-Манш. Если это случится, вполне возможно, мы будем следующими. И что тогда? – Он скорбно покачал головой. Казалось, весь груз мира давит ему на плечи. – Мы евреи, Тамара. Мы не продержимся и недели.
Она, как в трансе, смотрела на него.
Мы евреи. Евреи.
И тут вдруг самый ужасный из кошмаров напомнил ей о себе: «Что, если его ранят и он попадет в руки врага и окажется в плену?.. И немцы узнают, что он – еврей!»
От этой мысли у нее так сильно закружилась голова, что ей стало дурно. Ей понадобилась вся ее сила воли, чтобы подавить тошноту.
Дэни говорил:
– У нас появится надежда на то, чтобы выжить, только в том случае, если тех, кто поднимется на борьбу, будет много. Ты же это понимаешь, правда?
Стараясь быть храброй, Тамара нашла в себе смелость слабо кивнуть. Конечно, он прав; глубоко в душе она сознавала это так же отчетливо, как то, что за рождением следует смерть, а день сменяется ночью. Он уже все решил. Это было видно но его глазам. Ей оставалось только согласиться с ним, надеясь на то, что это придаст ему смелости и решительности. Ему ведь и без ее предостережений трудно покинуть дом и отправиться воевать против кажущихся непобедимыми армий Гитлера.
Что бы она ни делала, она не должна подрывать его уверенность, потому что это могло иметь фатальные последствия.
– Да… – начала было Тамара, но почувствовала, как у нее перехватило горло. – Да, дорогой, – просто сказала она, прижимаясь к нему своим теплым телом. – Ты должен пойти в британскую армию. Я… я понимаю.
Он молча смотрел на нее.
– Я так горжусь тобой, – прошептала она. – Я так сильно тебя люблю.
– Это я должен гордиться тобой, – сказал Дэни, изумленно покачав головой и притянув ее поближе для поцелуя. – Другая на твоем месте попыталась бы отговорить меня. – Он улыбнулся ей. – Знаешь, ты и вправду дочь своего отца.
У нее на глазах неожиданно выступили слезы.
– Дочь моего отца тут ни при чем, – хрипло проговорила Тамара. – Это были слова твоей жены.
– Я знаю. – Улыбка на его лице стала шире, когда он кончиками пальцев утирал ее слезы. – Мне ли этого не знать?
– Дэни… – На ее лице появилось испуганное выражение.
– Гммм?
– Ты обещаешь быть осторожным? Обещаешь не делать никаких глупостей?
Он рассмеялся.
– А как же иначе? Я же должен вернуться, правда? Мы веда еще должны сдвинуть горы, родить еще детей. И мы не можем терять ни одного мужчины, женщины или ребенка, если хотим претворить в жизнь мечту Герцла о государстве для евреев. – Он уверенно усмехнулся, сверкнув белыми зубами. – Со мной ничего не случится до тех пор, пока наш дом не будет полон ребятишек.
У нее заныло сердце. Когда он улыбался, то выглядел таким молодым, таким хрупким. Кости, мышцы, органы, кожа человека – все это такое непрочное.
В ту ночь, так же, как и в другие три ночи, оставшиеся до его отплытия, они предавались любви с какой-то яростной страстью, как если бы им было необходимо доказать, что они сильны, крепки и полны жизни.
Четыре дня спустя Дэни отправлялся в Хайфу, чтобы подняться на борт британского фрегата, направлявшегося в Англию. Тамара вместе с детьми поехала с ним. Никогда еще она не чувствовала себя такой несчастной, как во время этой поездки. Отсчет времени, которое они могли провести вместе, уже шел на часы. Даже близнецам, казалось, передались ее страхи, и они вели себя непривычно тихо.
Зрелище, которое предстало ее взору, когда они добрались до причала, удивило ее. По меньшей мере двести молодых евреев-добровольцев ожидали посадки на тот же корабль. По их веселому оживлению было
