Навсегда

становились все слабее: жизнь уходила из него. Еще одно последнее судорожное движение — и он затих.

Отняв подушку, Дух проверил пульс. Все в порядке. Он постоял еще немного, глядя на мертвое тело с тем выражением удовлетворения, с которым обычно смотрят на хорошо сделанную работу — может быть, картину или скульптуру. Убийство — это тоже искусство.

Шанна продолжала свой душещипательный монолог:

— Это замечательная награда — видеть, как истощение сменяется упитанностью, болезнь — здоровьем, отчаяние переходит в надежду. Вы только подумайте! Совсем немного денег! Всего несколько пенни в день!

Не отводя взгляда от Аарона Кляйнфелдера, Дух шутливо отсалютовал телевизору, положил подушку обратно на соседнюю кровать, а рядом с Аароном — красную розу, вытащенную из кармана халата. После этого Дух как ни в чем не бывало вышел из комнаты. На лице его сквозь профессиональную улыбку проглядывало чувство удовлетворения.

Сэмми вытащил гвоздику из букета.

— Это вам, — сказал он, проходя мимо медсестры. — А это вам, — он вытащил вторую гвоздику и вручил ее старушке, повстречавшейся ему на пути.

Обе женщины были приятно удивлены такой галантностью.

Сэмми шел по больничному коридору, поглядывая по сторонам в поисках палаты 432. Завидев доктора, шедшего ему навстречу, он вытащил еще одну гвоздику:

— Желаю вам хорошего дня.

Взяв гвоздику, доктор кивнул и поспешил дальше. Так Сэмми Кафка подарил Духу цветок.

27 В море — Канн — Ницца

«Хризалида» направлялась в Бразилию. Корсика, Эльба, Ливорно, Портофино, Сан-Ремо, Монако — все проплывало перед ней как в тумане, и Стефани не могла избавиться от странного ощущения, что она вот-вот проснется в своей комнате в Нью-Йорке, и Эдуардо, Бразилия — даже сама яхта, — все это исчезнет, как приятное сновидение.

Как-то она сказала Эдуардо:

— Я не могу поверить, что все это происходит со мной!

Он улыбнулся.

— Вот увидишь, тебе понравится Бразилия. Мне так много хочется тебе показать!

— Я хочу видеть все!

— Все, — повторил он, целуя ее. — Все и даже больше.

Стефани все еще удивлялась тому, с какой легкостью ей удалось прорваться сквозь линии обороны де Вейги. Казалось, еще вчера случилась катастрофа с ее лодкой, а сегодня — вот, пожалуйста. И Эдуардо, и его бабушка Заза души в ней не чают. Эрнесто ее как-то терпит; с неохотой, но терпит и Зара. А она, Стефани, плывет по Средиземному морю на их яхте. Вместе с ними. В Бразилию.

«Я могу с полным основанием чувствовать себя победительницей», — думала она.

Но звездной ночью, когда она стояла в одиночестве на палубе, любуясь небом, где-то глубоко- глубоко начинало шевелиться тревожное чувство вины.

«Ведь это вовсе не я, Стефани, сопровождаю Эдуардо в Бразилию. Это Моника Уилльямс…»

Она размышляла о том, насколько проще было бы все, если бы она не привязалась так сильно к Эдуардо.

«Эдуардо, любимый мой, я меньше всего ожидала, что это случится с нами: что мы полюбим друг друга. Но именно потому, что это произошло, для меня особенно важно разобраться до конца во всей этой истории — я не хочу, чтобы подозрение висело над нами дамокловым мечом. Понимаешь, любимый? Наше счастье возможно, только если я докопаюсь до истины. Ведь ты согласишься со мной, любимый, правда?»

Легкое жужжание мотора прервало ее раздумья. Она обернулась. К ней приближалась бабушка Заза в своем кресле. Умело маневрируя, она подъехала к Стефани и поставила кресло на тормоз.

— Надеюсь, я не побеспокою вас? — спросила Заза, заглядывая Стефани в лицо.

Стефани покачала головой.

— Нет, конечно нет.

— Вы очень милая женщина. Я рада, что вы решили ехать с нами в Бразилию. Вы знаете, я оказалась права. Я с самого начала подумала, что вы с Эдуардо — хорошая пара.

Стефани вяло улыбнулась.

— Хотелось бы верить.

— Я уверена в этом.

Заза восседала на кресле, как на троне. Наклон ее головы, царственный профиль, величественная посадка, ее руки, возложенные на мягкие подлокотники, — весь облик вызывал в памяти картины давно ушедших времен.

— Вы ведь часто сюда приходите, не так ли? — спросила Заза. — И всегда ночью.

— Вы очень хорошо информированы, — с удивлением ответила Стефани.

— Просто я умею замечать, что происходит вокруг. — Старушка рассмеялась. — В этом кресле очень тихий мотор. Поэтому я могу передвигаться бесшумно. Кроме того, с возрастом обнаруживаешь, что тебе нужно совсем немного сна. Так что я разъезжаю по коридорам и палубам и наблюдаю. Вы знаете, я сама часто сюда приезжаю, когда мне нужно кое-что обдумать. Это место располагает к размышлениям.

— Да, — согласилась Стефани, — это так. Какое-то время они обе молча смотрели на темное море, занятые каждая своими собственными мыслями.

Потом Заза объехала Стефани и остановилась прямо напротив нее.

— Дорогая. — Она обеими руками взяла руку Стефани. — Если вы волнуетесь по поводу Эдуардо или приезда в Бразилию — не стоит. Вы уже любите Эдуардо. Вы полюбите и Бразилию, когда мы туда приедем.

Стефани улыбнулась.

— У вас так просто все получается!

— А это и есть просто! Молодые всегда все усложняют, изобретают какие-то непреодолимые препятствия. Вот доживете до моего возраста, тогда и поймете, что во всем мире есть только три-четыре вещи, которые действительно стоят волнений.

— Три-четыре? — удивленно переспросила Стефани. — И все?

— Да. И все. Остальное — яйца выеденного не стоит. — Заза улыбнулась и выпустила руку Стефани. — Ну ладно, мне пора. Спокойной ночи, дорогая. — Она развернула кресло и, уже отъехав, обернулась к Стефани: — И постарайтесь заснуть. Если вас что-то беспокоит, всегда помните: утро вечера мудренее.

Стефани улыбнулась.

— Запомню, — пообещала она.

Заза помахала ей рукой и отъехала. Когда звук мотора затих, Стефани опять уставилась в темную поверхность моря.

«Может быть, Заза и права, — подумала она. — Может, действительно, утром все предстанет в другом свете?»

Потому что она знала точно: где-то там, за этим темным горизонтом, за огромной яхтой неотступно следует Джонни.

«Следует за мной. Но скоро ты лишишься меня, мальчик. Завтра мы отправляемся в Бразилию, и ты потеряешь мой след. И тогда у меня останется меньше поводов для беспокойства».