Парень натянул джинсы и быстро застегнул молнию.
— Ну что, как я тебя? — Довольная улыбка растянула его лицо от уха до уха. — В следующий раз засвербит, только свистни.
Антонио медленно обернулся. Уперев в парня невидящий взгляд, он выдохнул:
— Пошел вон.
— Чего-о? — В голосе парня зазвучали нотки угрозы. — Слушай, ты… За тобой должок. Три сотенных. — Он протянул руку ладонью вверх. — Я тебя трахнул? Давай плати.
Да, меня трахнули, потерянно подумал Антонио. Или я сам себя трахнул?
Парень вызывающе сделал пару шагов вперед.
— Три сотни, гад, — прорычал он.
Как автомат, Антонио подтянул брюки, достал бумажник и вынул оттуда три хрустящие сотенные бумажки.
— А теперь убирайся… — повторил он еле слышно.
— Чего стряслось-то? — Парень зло уставился на него. — Тебе не понравилось?
— Да уходи ты! — взмолился Антонио. Он рухнул во вращающееся кресло за столом и сжал голову руками. Затем резко вскинул глаза: — Не туда! Через другую дверь!
— Да ладно тебе…
Он услышал, как дверь за парнем захлопнулась. Наконец-то он один.
Он просидел не шелохнувшись довольно долго: не было ни сил, ни малейшего желания возвращаться в реальность. После того, что случилось… Непонятно, как вообще он сможет взглянуть в глаза Лиз или Дорис Баклин.
На какое-то мгновение его охватило отчаяние. Что же делать?
Решение пришло неожиданно, пронзив простотой и ясностью. Анук. Его жена. Нужно срочно позвонить Анук…
Он с силой потер вспотевший лоб.
Анук скажет, что делать. Она умеет найти выход из самой безвыходной ситуации.
Дрожащей рукой он потянулся к телефону и набрал домашний номер, с нетерпением считая про себя звонки. Один… Два…
'Анук… Анук… Анук…' — мысленно посылал он сигналы домой, нетерпеливо барабаня нервными пальцами по стеклянной столешнице.
Неужели она уже ушла?
— Она должна подойти, — пробормотал он тихо. — Анук, подойди же! Ну пожалуйста!.. О Господи, — молил он, — только бы она была дома!
Четыре звонка. Пять…
— Ну пожалуйста, ну же… — стонал Антонио, слушая, как в его квартире на 5-й авеню раздается уже шестой звонок.
5
— Когда-нибудь, — нежно проворковала Анук де Рискаль, поглядывая в обрамленное черепаховой рамой зеркало на своего парикмахера, — ты доиграешься. Отрежут тебе твою штучку. Тогда не ищи у меня сочувствия.
— О-о! — в притворном ужасе простонал Вильгельм Сент-Гийом, профессионально-небрежно поигрывая мягкими, сверкающими и черными как вороново крыло волосами Анук. — Ах, гадость, гадость, гадость… Ну и как нам сегодня спалось? — Парикмахер говорил с легким, едва заметным акцентом жителя континента.
— Нам спалось превосходно, спасибо, — язвительно отозвалась Анук. Окруженная королевской роскошью обитой томно-фиолетовым бархатом и обставленной в русском стиле девятнадцатого века спальни, она улыбалась зеркальному отражению своего похожего на паука парикмахера, который каждые три дня, пока она оставалась в своей городской квартире, приходил к ней, чтобы в уединении ее апартаментов совершить очередное таинство с ее волосами.
Вильгельм подозрительно покосился на нее в зеркало и слабо всплеснул руками:
— Неужели же я, который знает каждый сантиметр этой прелестной головки и который не видел вас целый месяц…
— Понятно, не видел, Вильгельм. Я же была в Карайесе и Лас-Хэдасе.
— А я-то думал, что в Бразилии… — Его пальцы, похожие на щупальца паука, ловко орудовали с волосами. — Видите ли, у меня прекрасная память, и эти крохотулечки-шрамики за этими очаровательными ушками… Их определенно не было там до вашего отъезда… — Он торжественно приподнял всю массу ее волос и внимательно осмотрел кожу за ушами. — Я бы сказал, это работа Иво Питэнгея, точно, его. — Глаза парикмахера сверкнули, метнув на Анук в зеркало торжествующий взгляд. — Мадам сделала себе еще одну подтяжку! — прошептал он убежденно.
Анук даже бровью не повела.
— Мне кажется, что у Уильяма С.Уильямса, родом из Чикаго, штат Иллинойс, слишком длинный язык, — быстро проговорила она. — И рот, который лучше держать на замке. Иначе мадам не просто придется подыскать себе нового парикмахера — ей придется пустить по городу слушок, что и этот акцент, и эта коротенькая приставка к имени — и то и другое крайне подозрительные — всего лишь игра воображения отпрыска мясника из трущоб Саутсайда. — Она многозначительно подняла брови, и темно- топазовые глаза ее засверкали. — Я ясно выражаюсь, Уилли, милый?
Вильгельм Сент-Гийом застыл с открытым ртом, рука со щеткой повисла в воздухе.
— Откуда вам это известно? — прошипел он, напрочь позабыв об акценте.
— Мне это известно давным-давно, — как бы между делом заметила Анук, не переставая постукивать ноготком по бархатной обивке ручки кресла. Затем в голосе ее зазвучало раздражение. — Ну, а теперь приступим, надеюсь? Времени у меня в обрез, ты же знаешь.
Вильгельм Сент-Гийом, он же Уильям С.Уильямс, понял, что сражаться бессмысленно: исход схватки предрешен. Опустив голову, он молча принялся за дело, ловко расчесывая, взбивая и укладывая прекрасные волосы Анук де Рискаль.
Анук сидела прямо, холодно улыбаясь. Ее радовала тишина и внезапное замешательство мастера. В ее руках, руках пчелиной королевы-матки нью-йоркского великосветского улья, сходились нити огромного влияния. Одно ее слово могло возвысить или погубить куда более влиятельного человека, чем Вильгельм Сент-Гийом, к тому же она терпеть не могла дураков. Анук де Рискаль принадлежала к тем представителям рода человеческого, кого не дай Бог заиметь врагом: пощады не жди. Она не побрезгует ни одним оружием из своего арсенала, если потребует необходимость.
Чего ради она терпит Вильгельма, лениво подумала Анук, прекрасно зная ответ. Конечно же, она прекрасно все понимала. В искусстве ухода за волосами Вильгельм, что Моцарт в музыке или Ван-Гог в живописи. Из всей армии парикмахеров, перебывавших за последние годы в ее роскошных апартаментах, только ему по силам это чудо. Из-под его рук волосы Анук выходили удивительными: густые и легкие, сверкающие и живые, иссиня-черные, как вороново крыло, они даже при ярчайшем солнечном свете сохраняли свою первозданную красоту, ни единым проблеском не выдав предательской рыжины. Вот потому она его и терпит. В его искусстве лучшего не сыскать.
Коварная усмешка мелькнула в углах ее полных, красивой формы, чувственных губ. Конечно, и ему можно найти замену. Кто лучше ее знает, как зажигаются и гаснут звезды на небосводе Нью-Йорка? Манхэттен — это стартовая площадка для взлета, на которой постоянно рождаются, восходят и закатываются человеческие судьбы. Самый модный сегодня визажист или стилист в мгновение ока могут стать позавчерашней новостью, закончив дни свои под забором. Подобное здесь случается постоянно. А она, Анук де Рискаль, единственная владеет правом сначала находить эти маленькие сокровища, а затем выбрасывать их, заменяя новыми. А иначе какой смысл во власти, если не можешь ею пользоваться?
Где-то в глубине, под острым умом и насмешкой, бесконечными пластическими операциями и
