обращая внимания на то, как стремительно отвердевает его единственное чувствительное место. – Ну что нужно, чтобы ты наконец научился?
– Научился чему?
– А вот этому. – Ласково улыбаясь, Кензи резко дернула дружка за нос.
– О черт! – завопил Чарли, уронив одежду и едва не подпрыгнув от боли.
Кензи отступила на шаг и, скрестив руки на груди, принялась наблюдать, как он исполняет перед ней маленькую джигу, прикрывая на всякий случай мошонку.
– Это еще что за фокусы? – мрачно буркнул он. – Совсем спятила?
– Скажем, это репетиция. – С лица у Кензи не сходила ласковая улыбка. Она слегка склонила голову набок. – Как там твой крепенький дружок, готов к новым испытаниям?
Чарли раздраженно поднял с пола одежду и начал поспешно натягивать брюки.
– С меня довольно! – выпалил он. – Ухожу! – И, даже не надев туфель, он рванулся к двери и выскочил босиком на площадку.
– Счастливо! – крикнула вслед Кензи.
Хлопнув изо всех сил дверью, она заперла ее на пять поворотов ключа и захлопала в ладоши, то ли стряхивая пыль, то ли поздравляя себя с успешно проделанной работой.
«Мужчины! – фыркнула она про себя. – Ну почему все они такие недоумки?»
Снизу позвонили. Кензи вздрогнула от неожиданности и, стремительно повернувшись, ткнула в кнопку внутренней связи.
– Это снова ты?! – заорала она. – Ну сколько можно объяснять, чтобы до тебя наконец дошло?!
Молчание. Затем раздался негромкий голос, коверкающий слова на азиатский манер – так любит говорить Арнольд Ли, когда в ударе.
– Заказ.
Кензи хлопнула ладонью по лбу. Вот черт! Она совершенно забыла про проклятый бирманский ресторан. Теперь еще платить придется.
«Ну спасибо тебе, Крепенький Дружок, огромное спасибо!» – шипела она про себя, открывая дверь подъезда. Кензи порылась в бумажнике. До зарплаты еще далеко, а он почти пуст. Наличными в нем оказались только три десятки, три пятерки и три банкноты по одному доллару.
Раздался осторожный стук в дверь. Взяв себя в руки, Кензи в очередной раз принялась колдовать над замком.
На пороге стоял молодой человек азиатской наружности с большим, аккуратно перевязанным пакетом в руках.
– Здравствуйте, – вежливо поклонился он.
– Сколько? – устало вздохнула Кензи.
– Сорок два девяноста три. – Молодой человек указал на чек, прикрепленный сверху к пакету и с поклоном протянул его ей.
Кензи опустошила бумажник.
– Сдачи не надо. Спасибо.
– Это вам спасибо, мэм, – вновь поклонился юноша.
Кензи выпустила посыльного, заперла дверь и сморщила нос, принюхиваясь к восточным блюдам. На сей раз слюнки у нее не потекли, напротив, свело желудок, что, может быть, и неудивительно, имея в виду, что деньги, выделенные на еду до конца недели, испарились. Придется растягивать этот заказ.
Кензи поплелась на кухню, сунула пакет в холодильник и захлопнула дверцу.
– Еще раз большое спасибо, Крепенький Дружок! Век тебя не забуду!
Глава 10
Его спальня. Ее спальня.
У мужа и жены Голдсмитов были свои, соединяющиеся друг с другом покои, что вполне устраивало обоих.
Роберт привык на ночь курить, просматривая перед сном деловые бумаги. К тому же он храпел, как бык, из-за разросшихся аденоидов. Дина терпеть не могла сигарного дыма и обожала поспать – девять часов беспробудного сна были ее нормой.
Роберту же было вполне довольно четырех часов. Он неизменно просыпался полный сил, и Дина была вовсе не в восторге от того, что из сладких объятий сна ее вырывает волосатая двухсотфунтовая туша, на которой дрябло колыхалось все, кроме штыка наперевес.
Потому они давно пришли к соглашению спать по отдельности, а сексом заниматься в строго обусловленное время. А в промежутках каждый мог удовлетворять свои нужды по собственному усмотрению.
В тот вечер, в четверть седьмого, Голдсмит выключил душ в мраморной ванной и неловко обмотал банным полотенцем, похожим на огромный саронг, свой мощный торс. Сейчас Роберт напоминал Ага-хана или какого-нибудь номенклатурного работника бывшего Советского Союза на отдыхе в Крыму.
Нельзя сказать, что его особенно беспокоил собственный вид – в противном случае он что-нибудь бы придумал. На самом деле он уже давно примирился со своей фигурой. Другим она могла казаться некрасивой и похожей на грушу – ему плевать. Это их дело. Тучность никогда не мешала ему заниматься
