Он явно любил ее. А если даже и не любил, то испытывал страсть. Он позволял ей все, что угодно. Перед ней словно раскрывался новый ландшафт. Кэтрин была так утомлена ночами страсти, что ей трудно было сосредоточить мысли. В чемодане лежал голубой флакон, и иногда ей хотелось забыть о его существовании.
Как-то Кэтрин отправилась в город. Он был обыкновенным: грязная дорога, бакалейные магазины, скобяные и мясные лавки, цирюльни. В грязных витринах Мясо казалось жалким и сухим. Люди кивали ей, разглядывали ее с любопытством и плохо скрытым пренебрежением. Она уложила волосы в более привлекательную прическу. Познакомилась со Свенсонами, Карлсонами и Магнуссонами. Искала в них безумие, о котором читала в газетах. Ничего не обнаружила. Искала красоты, но не нашла того, что вызвало бы в ней интерес, за исключением нетронутых детских лиц. Искала просвещенных удовольствий, но их судя по всему, не было. Тем не менее Кэтрин не скучала, каждый день она ждала вечера. Ждала Ральфа.
Она была поражена тем, как он выглядит без одежды. Ей нравилось, что, занимаясь любовью, он не убирает руку с ее щеки, поглаживает ее, словно дикую лошадь.
О беседах они забыли. Кэтрин играла на фортепьяно произведения, которые Труит любил и готов был постоянно слушать. Читала вслух Уитмена — стихи о грозовой, раненой, плодородной стране, о жизненной силе желания. Все это становилось прелюдией к тому, что происходило в темноте, при свете свечи, в кровати отца Ральфа.
В первый день нового года, в сером шелковом платье и темных очках, Кэтрин снова уселась в поезд. Голубой флакон по-прежнему находился в чемодане. Ждал, словно притаившаяся змея. Сугробы доставали до сильных мужских плеч. Ральф Труит смотрел на супругу в окно, пытаясь проникнуть в глаза, закрытые темными очками. Поезд тронулся, и Ральф не стал махать ему вслед.
Часть вторая
СЕНТ-ЛУИС ЗИМА 1908 ГОДА
Глава 10
Город вошел в нее, словно музыка, словно дикая симфония. Поезд прибыл на Юнион-Стейшн, в гигантский яркий ангар, и она ступила из вагона на платформу самого большого железнодорожного вокзала в мире, чувствуя, как кожа горит огнем.
Вокруг пахло говядиной и типографской краской, пивом и железом. Кэтрин так долго была далеко от всего этого. Она явилась из дикой белой страны, и сердце ее жаждало приключений, друзей, еды и питья, разнообразных событий, которые обещал город. Люди приезжали сюда с целью пуститься во все тяжкие, делать то, на что не осмеливались дома. Курить. Заниматься сексом. Строить карьеру.
Ее должна была сопровождать миссис Ларсен, но накануне мистер Ларсен сильно обжег руку, поэтому Кэтрин отправилась в Сент-Луис одна.
При ней была банковская кредитная карта. Комната для нее была уже забронирована в новом отеле «Плантерс». Хороший номер на шестом этаже с аскетической спальней. В небольшой гостиной — мягкая мебель, обтянутая темной шерстяной тканью. На окнах — бархатные занавески с фестонами. Имелся и маленький камин. Хорошая комната. Не самая Шикарная — Труит не стал бы такую заказывать, — а просто удобная. Кэтрин представила себе великолепие номеров на верхних этажах: обои с ворсистым рисунком канделябры, большие растения в китайских горшках. Их занимали мужчины с деньгами: мясные и нефтяные бароны, пивные короли. Мужчины, смотрящие на городских женщин по-особому, мужчины, желающие совершать незаконные поступки и готовые за них платить. Кэтрин была бы не прочь переехать со своим скромным багажом в номер получше — с мраморной ванной и настоящими картинами, — но она решила играть свою роль до конца, а потому сидела у себя и ждала визита мистера Мэллоя и мистера Фиска — агентов, которых нанял Труит для розыска своего беспутного, блудного, непокорного сына.
Ей казалось, что за ней наблюдают, и Труиту придут отчеты о том, как ведет себя его жена вдали от белого безмолвия. А потому она держала себя в руках, хотя не знала наверняка, следят за ней или нет.
Банковский менеджер улыбнулся и немедленно удовлетворил ее просьбу. Поинтересовался здоровьем мистера Труита. Предложил чаю. Опасаясь лишних вопросов, Кэтрин ни разу не сняла слишком большую сумму денег. Она прогулялась по магазинам, стараясь походить на дам, которые пили чай и сплетничали в вестибюле отеля. Голоса их напоминали птичий щебет. С деньгами Труита она посетила самые большие и лучшие магазины Сент-Луиса — «Скраггс», «Вандервурт» и «Барни», — испытывая ощущение власти, неведомое прежде. Все, что там находилось, могло стать ее собственностью. Ей стоило лишь положить на один из прилавков руку с желтым бриллиантом на пальце, И перед ней вырос бы подобострастный продавец. Все, что лежало на витрине, могло перейти к ней. Все, что хоть на миг привлекало ее внимание. Но Кэтрин контролировала свои желания и интересовалась вещами исходя из своей роли.
Она купила одежду для города: простые платья, маленькие шляпки, красивые и дорогие, но скромные. Приобрела шубу из черного каракуля с воротником из норки, экстравагантную для сельской местности, но обычную и не бросающуюся в глаза в Сент-Луисе. На улице купила себе черные лайковые перчатки. Как и другие дамы, в вестибюль Кэтрин спускалась в белых хлопчатобумажных перчатках. Она наблюдала за женщинами в обеденном зале отеля и старалась наряжаться, вести себя и улыбаться так же. Все эти дамы были сдержанными и яркими.
К вечеру Кэтрин облачалась в свои платья спокойных тонов и шубу и в ранние сумерки гуляла по улицам. На широком освещенном газовыми фонарями Бродвее разглядывала арку с портретами президентов. По улицам ездили трамваи и конные экипажи, автомобилей тоже было достаточно, так что Труиту глупо было гордиться — в Сент-Луисе он был бы одним из сотен таких же, как он, богачей.
Она наведывалась на рынки, которые даже зимой были наполнены яркими овощами. Продавцы в перчатках без пальцев, с головами, замотанными шарфами, громко расхваливали свой товар. Им помогали несчастные дети, одетые посреди зимы в вещи из хлопка. Заметен был немецкий и итальянский акценты. Кэтрин не испытывала никакого сочувствия к этому миру обездоленных.
В сельской местности царило безумие. Никто не удивлялся пожарам, убийствам, изнасилованиям, немыслимой жестокости, которую творили люди по отношению к своим знакомым. В этом, по крайней мере было нечто личное. В городе же крутились бессердечные анонимные современные механизмы — колеса и шестеренки, холодное железо, изготовленное на чугунолитейной фабрике Труита. Город отличали ужасающая бедность и бессердечие. Кэтрин раздавала детям мелочь, избегая смотреть на их матерей.
Она походила по павильонам, мимо огромных статуй, оставшихся после Всемирной выставки 1904 года. Заглянула в музей, выставочный зал Японии, наполненный сотнями мелких и тонких предметов, сделанных с невероятным мастерством. Тяжелые богатые кимоно напоминали искусно вышитые пеньюары.
В театре «Одеон» она слушала симфонию. В ложе сидела одна, не привлекая внимания. Композиторов Кэтрин не знала, просто ей нравился гармоничный величавый шум. Нравилось смотреть сверху на толпу. Она не надела украшений, не взяла в руки веер. Не сделала ничего, чтобы ее заметили.
Вечером она гуляла по улицам. Двери пивных распахивались, оттуда доносилась музыка — веселые вальсы и польки, исполняемые на старых расстроенных фортепьяно. Входили и выходили смеющиеся мужчины и женщины. Ни разу она не присоединилась к ним. Не купила себе вызывающих и вульгарных платьев, не пользовалась духами. Не влилась в толпу смеющихся женщин. Она жалела свои маленькие украшения, которые могла бы надеть на шею, на запястья, в уши. Представляла себе вкус пива и понимала, что не скучает по нему. Кэтрин думала о сигаретах, но и они потеряли прежний магнетизм. Воображала себя сидящей с закрытыми глазами и слушающей игру оборванного негритянского пианиста, поющего низким голосом непристойную песню. Кэтрин проходила по холодным улицам незамеченной, как любая
