симпатией. Как-то студент изложил в поэтической форме содержание лекции о времени и вечности и вручил рукопись профессору. Канту стихи так понравились, что он прочитал их своим слушателям с кафедры.
Но дальнейшее творчество ученика все больше настораживало учителя. Кант не одобрял крайностей, в которые то и дело впадал Гердер. Гаман познакомил Канта с «Древнейшим документом человеческого рода», рационалисту Канту пришлось не по душе стремление Гердера выдать библейский текст за высшую научную истину. Но его отзыв не вышел за пределы частной переписки.
На выход первой части «Идей…» Кант откликнулся ядовитой рецензией. Ничего, кроме легкомысленной дерзости, в построениях Гердера Кант не увидел. Ученик рассуждал о вещах, перед которыми учитель еще в молодости остановился в полной нерешительности. Во «Всеобщей истории и теории неба» Кант отверг возможность применить принцип развития к органической материи. Неблагоприятное впечатление на него произвела и манера, в которой была написана книга Гердера, — эмоциональная, порой выспренная, лишенная четкости и доказательности. По мнению Канта, произведения, которые Гердер «называет философией истории человечества, есть вовсе не то, что обычно подразумевают под этим…» (16, т. 6, стр. 39). Вместо логической точности в определении понятий читатель находит лишь туманные многозначительные намеки. Кант собрал яркий букет выразительных цитат, из которых явствовало, что Гердер рассуждает о вещах, о которых пока можно только фантазировать. Кант не приписывал Гердеру больше того, что непосредственно стояло в тексте. Идеи органической эволюции казались ему столь чудовищными, «что разум отшатывается от них, но также идеи не следует приписывать нашему автору, если быть справедливым» (16, т. 6, стр. 50).
Кант иронизировал по поводу стремления Гердера опереться на эволюционное учение для обоснования идеи бессмертия души. Ежели даже возможны существа, которые находятся на более высокой ступени по отношению к человеку, то отсюда не следует вывода, что один и тот же индивид достигнет этой более высокой ступени. Гусеница превращается в бабочку, но между ними лежит не смерть, а состояние куколки. «Здесь следовало бы, скорее, показать, что даже после разложения и сгорания животных природа допускает их появление из пепла в специфически более современной организации, дабы можно было по аналогии сделать вывод и о человеке, превращенном в пепел» (16, т. 6, стр. 48).
Вклад Гердера в сравнительную анатомию представлялся Канту сомнительным[15]. Что касается прямой походки, то Кант видел в ней следствие разумности человека, а не причину (как утверждалось в «Идеях…»). Теорию органических сил Кант называл попыткой «объяснять то,
Рецензия появилась в одном из первых номеров только что возникшей «Всеобщей литературной газеты», подписи под ней не было, но Гердер «по почерку» сразу узнал своего учителя. Имя Канта стояло среди участников нового журнала и анонимность рецензии была секретом Полишинеля. Гердер был поражен, возмущен и полон желания нанести ответный удар. В письме к Гаману он замахнулся на «Критику чистого разума»: «Я получу искреннее удовольствие, когда сокрушу и опустошу идол разума» (8, стр. 248). Но это были планы на далекое будущее. В письме к Якоби он излагал впечатление от статьи Канта «Идея всеобщей истории в всемирно-гражданском плане», которая появилась в том же 1784 г., что и первая часть гердеровских «Идей…». Употребив по адресу Канта единственное общеизвестное немецкое нецензурное слово, Гердер просил у Якоби поддержки: «Мне бы хотелось, чтобы небо воодушевило тебя написать несколько фраз о бессмысленностях „Идеи“ (все остальное и весь замысел украден из „Идей…“), например: человек это животное, нуждающееся в господине, человек существует не для себя, а для рода, в роде развивает он все свои силы, и все в конце концов направлено к политическому антагонизму и совершеннейшей монархии, вернее, сосуществованию совершеннейших монархий, которыми управляет чистый разум» (8, стр. 245).
Ослепленный раздражением, Гердер в своих упреках был столь же неправ, как и Кант в своей рецензии. Каждый из них не только не хотел замечать ничего позитивного у другого, но, излагая мысли противника, намеренно упрощал и искажал их. Рецензия Канта появилась в то время, когда Гердер дописывал вторую часть «Идей…». Последние ее книги содержат ответ Гердера.
Но прежде чем вторая часть «Идей…» увидела свет, Канту пришлось прочитать в печати резкую оценку своей рецензии. Рецензией были недовольны многие, в том числе Виланд, издававший журнал «Немецкий Меркурий». В этом журнале и появился ответ Канту, написанный якобы неким пастором из ***.
Антирецензент упрекал рецензента в «метафизической рутине», которая мешает ему увидеть в труде Гердера живую мысль, исследующую новые данные. В его пространной заметке содержалось немало и других упреков и резких слов; самое пикантное состояло в том, что под маской пастора скрывался начинающий философ К. Л. Рейнгольд, в то время еще не прочитавший основных работ Канта. Ознакомившись впоследствии с «Критикой чистого разума», он стал ее горячим сторонником и активным популяризатором.
Кант не удержался от того, чтобы высказать в печати свое мнение об «антирецензии». Его оппонент, писал он, измыслил себе некоего «метафизика», не признающего эмпирического знания и закостеневшего в «бесплодных абстракциях», на самом деле рецензия опирается именно на фактические данные, собранные антропологией и другими науками. Канта особенно задело замечание мнимого пастора о том, что «разум не должен отшатываться» ни перед какою смелой идеей. В рецензии было сказано, что «разум отшатывается» от идеи эволюции; в реплике Кант снова настаивал на том, что за этой идеей не стоит никакой научной истины, и снова повторил свое обвинение по поводу того, что книга Гердера не содержит того, что обещает ее название.
Сам автор не счел нужным оправдываться перед рецензентом. Его ответ представлял собой не оборону, а нападение. Гердер ни разу не называет имени Канта, но оно то и дело мелькает между строк во второй части его труда. Так он ставил под сомнение кантовское понимание расы. «Некоторые осмеливаются называть расами те четыре или пять разделений, которые первоначально произведены были по областям обитания или даже по цвету кожи людей, — но я не вижу причины для этого» (9, т. XIII, стр. 257). Это был выпад против статьи «О различных человеческих расах», опубликованной в 1775 г.
В восьмой книге «Идей…» говорится о естественном состоянии человечества как о мире, а не войне. «Бывали философы, которые видели в роде человеческом инстинкт самосохранения, а потому причисляли людей к кровожадным зверям и естественное состояние человека полагали в состоянии войны каждого против всех» (9, т. XIII, стр. 319). Это опять-таки выпад не столько против Гоббса, сколько против Канта. «Неужели, — задает риторический вопрос Гердер, — человек — это дикий зверь по отношению к себе подобным, неужели он не склонен к человеческому общежитию?.. Взгляните, как мирно живут между собой немирные племена дикарей. Тут никто не завидует друг другу, каждый добывает себе пропитание и наслаждается добытым в тишине и покое. Если злобный, противоестественный характер согнанных на узком пространстве людей, конкурирующих между собой ремесленников, художников, вечно спорящих политиков, завистливых ученых объявить всеобщей принадлежностью человеческого рода, правда истории будет нарушена» (9, т. XIII, стр. 321).
А в девятой книге «Идей…» есть уже прямая цитата из Канта (правда, несколько искаженная). «Вот легкий, но дурной принцип для философии человеческой истории: „Человек — животное, нуждающееся в господине и счастье свое конечного предначертания ожидающее от своего господина“» (9, т. XIII, стр. 383). Все, что касается «счастья», у Канта отсутствует; последний хотел лишь сказать, что люди злоупотребляют своей свободой, и поэтому они нуждаются в «господине», в качестве какового выступают человеческий род в целом и институт государства. Гневные филиппики Гердера против государства нам известны, они также направлены против Канта, который видел в этом институте подлежащее совершенствованию, но неизбежное зло. Для Гердера государство — это машина, которую со временем надо будет сломать. И он переиначивает афоризм Канта: «Человек, который нуждается в господине, — животное: поскольку он человек — ему не нужен никакой господин» (9, т. XIII, стр. 383).
