Снова взвизгнули томным визгом скрипки, гитары. Кто-то чересчур рвал гитарные струны, выкрикивал. Ах, застойные скрипки, русских отдельных кабинетов! Как любил их Борис Савинков. За одну ночь с цыганками, румынскими скрипачами отдавал много души и денег. И теперь его волновал кабак.
– Грозят прекратить финансирование?
– Ну, да. Они правы. Если организация не работает, за что же платить?
– Милый мой, мы не подряды берем.
– Ну, да, – недовольно пробормотал Азеф, – ты лучше посоветуй, что делать.
– Сразу трудно что-нибудь придумать. Постой, Иван, дай осмотреться, вот, например, Мин или Лауниц? Азеф махнул рукой, надувая губы.
– Можно поставить, но ведь ерунда, нужен первостепенный акт, чтобы заговорила Европа, всколыхнулось все, вот что нужно, тогда будут и деньги.
Савинков налил шампанского в узкогорлые бокалы с золотым обводом. Грыз жареный миндаль и прислушивался к далекой музыке.
– Тут с тобой ничего не выдумаем, надо осмотреться. Азеф вскинул на него темные, выпуклые глаза. Сидел, грузно облокотившись о стол.
– Знаешь, Боря, я так устал, да и ты, я думаю. Поставим дело перед ЦК так: – мы вести больше не можем, нам нужен отдых и выедем заграницу.
– Совсем отказаться?
– Зачем совсем? Отдохнуть. Ведь это же невозможно, ты пойми все в боевой и в боевой, не мясник же я, у меня тоже есть нервы.
– Но тогда кто-нибудь другой возьмет.
– Кто? Чернов, что ли? – захохотал трескающимся смехом Азеф.
– Слетов может взять.
– Брось. За Слетовым пойдут товарищи? – лицо Азефа выразило презрение. – Я тебе говорю, кроме как за мной и за тобой боевики ни за кем не пойдут, ну, пусть на время приостановится террор, ты видишь, все равно ничего не выходит, одни провалы. Надо поискать новых средств, вот у меня в Мюнхене есть знакомый инженер Бухало, он строит какой-то не то воздушный шар, не то еще что-то, я думаю это может нам пригодиться, Я уж вступил с ним в переговоры.
Снова за стеной запел мужской голос, заныли цыганские гитары.
– Собственно говоря, ты прав, отдохнуть надо, мы не железные, пусть попробует кто-нибудь другой. К тому ж наши способы действительно устарели, вон, максималисты перешли к новым способам и к ним уходят от нас свежие силы. Наш террор устал.
Азеф молчал. Разговор должен был кончаться. Он знал, в заседании ЦК Савинков выступит с заявлением о сложении полномочий. Он нажал кнопку звонка, изображавшего декадентскую женщину. Вошел мягконогий лакей.
– Ту же марку, – проговорил Азеф.
– Ты что мало пьешь? Я почти один выпил?
– Я могу пить каждый день, – улыбнулся Азеф, – а тебя в Крыму шампанским поди не поили.
Двери кабинета открылись. На пороге появились смуглый цыган наглого вида, в бархатном костюме, с гитарой в разноцветных, шелковых лентах и цыганка в пестром, таборном костюме. Идя к Азефу и Савинкову она певуче проговорила:
– Разрешат богатые господа?
Азеф только ухмыльнулся липкой мясистостью губ. И пестрым гомоном, визгом, криком наполнился кабинет. Испитой старичок с хризантемистой головой стучал маленькими, желтыми руками по клавишам пианино. Цыганка спросила имена. Под два удара сверкнув глазами, повела:
«Ax, все ли вы в добром здоровьи». В оранжевом свете многих канделябр, как на елку в Рождество, грянули цыгане старое величанье обращаясь к Савинкову.
……. вина полились рекой.
К нам приехал, наш родимый, Пал Иваныч дорогой!»
– Ииэх! Ииах! Ииэх! – трепет, дребезг ног по отдельному кабинету заглушил смех Савинкова. Он пил поднесенный цыганкой бокал. Пели цыганки, ныли гитары настоящими полевыми песнями. До рассветного, петербургского мглистого утра ходил коротенький, ожиревший в отдельных кабинетах цыган легкой пляской, в такт дрожавшей костлявой цыганке-подростку звенели бубенчики гитар, трепыхались разноцветные ленты.
– Здорово, Борис, а!? жизнь!! – говорил хмелевший Азеф.
– Да, хоть коротка, Иван, да жизнь!!
Выходя в синеве рассвета из ресторана, Савинков с удовольствием глотнул сырой воздух. Швейцар посмотрел на него пристально. Когда за ним пошел грузный Азеф, чуть заметная улыбка скользнула по лицу переодетого швейцаром филера.
5
Если б знать, откуда заносится удар? Тогда просто его отвести и отомстить ответным ударом. Но сколько на свете случайных и, казалось бы, не возможнейших гиблей.
Ну, кто б предположил, что в тот хилый петербургский день, когда Азеф на конспиративной квартире генерала Герасимова получал 10 тысяч за план его, генерала, карьеры, именно в этот день в редакцию журнала «Былое» к маленькому, узенькому с седенькой головой редактору Бурцеву вошел курчавоголовый
