ее революцию.
Зензинов взял его руку, крепко пожал.
– Все мы обреченные, – тихо сказал он.
– Но я верю в нашу победу, – ответил Савинков.
– Конечно. Разве без веры возможна наша работа? В особенности ваша, Павел Иванович?
– Да, – проговорил Савинков. – Ну что же, поедем? Они встали.
– Стало быть вы даете мне слово, что с завтрашнего дня комитет отдает нам Сергея полностью?
– Да.
– Прекрасно. – Савинков позвонил вилкой о стакан.
– Получи за всё, – бросил половому богатый барин. Половой, согнувшись у стола, начал было что-то выписывать грязными каракулями.
– Синенькой хватит? – крикнул Савинков, – что останется возьми себе, выпей за мое здоровье!
Половой оробел. Господа наели всего на два с четвертью. Что было ног бросился он к бобровой шубе, сладострастно снимая ее. Но Зензинову не успел подать. Он сам надел свое вытертое пальтишко.
Рысак зазяб у подъезда. Уж не раз проезжал его лихач. Ругался матерью на занесшихся в эдакий трактир господ.
– Зазяб? – с крыльца весело крикнул Савинков, – постой-ка, брат, разогреем! – Он крикнул половому. Половой вынес чайный стакан водки. Лихач только крякнул на морозе, но так, что лошадь вздрогнула. И, когда господа сели, дунул и понесся снег, комки, ухабы, гиканье. Ни говорить, ни видеть нельзя в сумасшедшем лете. Лихач сдержал рысака только когда по бокам замелькали теплые огни московских улиц.
14
Ни ночью, ни днем не спал Савинков. Всё заволоклось силуэтом Сергея, взрывом. Явки с Каляевым и Моисеенко шли ежедневно. Все стали нервны, бледны, худы. Словно чуя беду, генерал-губернатор в третий раз менял дворец. Из Нескучного переехал в Кремль, в Николаевский. И Каляев и Моисеенко остались теперь по ту сторону стен.
– Волнением делу не поможешь, – говорил Савинков Моисеенко в трактире Бакастова, – сам ночей не сплю.
– Но вы же видите, что наблюдение затруднено, мы не можем ждать его у ворот, да и неизвестно, из каких кремлевских ворот он выезжает. Время на терпит, события кругом нарастают. А наши силы истрепаны. Дора неделю сидит с динамитом.
– Надо немедленно вести наблюдение в самом Кремле.
– Я уже пробовал вчера, стоял у царь-пушки, но там задерживаться нельзя. Прогоняют.
– Льзя или нельзя, надо вести.
15
На следующий день драный ванька на «Мальчике» въехал через Спасские ворота в Кремль. Въезжая снял шапку, перекрестился. И доехав до царь-пушки, встал.
Городовые не обратили внимания. Простояв с час, ванька выехал через Китайские ворота, потому что въехала в Кремль каряя кобыла. И извозчик стал лицом к дворцу.
16
Савинков чувствовал себя плохо. В этот день он сидел в комнате Доры. Почти две недели, как приехала Дора с динамитом из Нижнего. Ждала. И казалось, что никто из товарищей не понимал ее мук. Она была права. Если б Алексей был здесь, Дору б не забыли, ей бы дали место в Б. О., которого хочет, без которого нет жизни. Но Дора на пассивной работе. Ей не дают того, чего хочет Дора: – убить и умереть.
– Ах, дорогая Дора, теперь только одно желанье. Понимаете, – говорил Савинков. – Я забыл, что у меня мать, жена, товарищи, партия, всё забыл, Дора, ничего нет. День и ночь вижу только – Сергея. Сижу на его приемах, гуляю с ним в парке, иду завтракать во дворец, еду по городу, вместе страдаю бессонницей, знаете Дора, это переходит в навязчивую идею и может кончиться сумасшествием. Но поймите, Дора, что потом, если нас с вами не повесят жандармы, что может случиться каждый день, каждую минуту, ведь достаточно только неосторожного шага иль дешевенькой провокации, потом, Дора, когда мы всё это, даст Бог, обделаем и генерал-губернатор будет на том свете, а мы с вами приедем в Женеву, ведь никто, ни Чернов, ни Гоц, ни даже Азеф не поймут, чего это стоило! Чего это стоило
– Надо кончать скорей, – проговорила Дора.
– Бог даст кончим.
– Вот мы все вместе работаем в одном деле, для одной идеи, – тихо начала Дора. Савинков ее остро слушал. – А какие все, ну, решительно все разные. Ни один не похож на другого. В мирной работе партии, там, мне всегда казалось, один как другой, другой как третий, все по моему одинаковые.
– Это верно и тонко, Дора.
– А тут, вы, например, и Иван?
– Ну, что я и Иван? – поднялся на локте с дивана Савинков.
– Вы совсем разные.
– В чем?
– В себе разные. Иван – совершенно без колебаний: расчет и логика. С ним работать легко. А вы
