Когда один из телохранителей распахнул перед ним дверцы носилок, он вполголоса проговорил:
– Мы пойдем пешком. После качки на корабле мне не хочется садиться в носилки.
Затем обратился к Филоклу:
– Необходимо очень многое обсудить. Срочно собери всех советников и главных военачальников. Поторопись. Через два, нет через час они должны быть в зале приемов. Принесите мне карты Малой Азии и Аттики…
Взглянув иа Веренику, которая стояла рядом, опершись на его руку и не сводя с него глаз, он с нежностью очень тихо произнес:
– Я буду считать добрым предзнаменованием, что ты в это тяжелое время отведешь меня во дворец.
– И теперь, и всегда моя жизнь принадлежит тебе, – вырвалось у нее.
Он ласково поблагодарил:
– Я знаю это.
Они направились во дворец. По дороге она спросила, неужели есть основания говорить о тяжелом времени, он перебил её, ответив:
– Не будем говорить об этом. После. Дела очень плохи, хуже некуда. Но нет! Многие были бы рады опереться в трудную минуту на верную руку.
Она с благодарностью пожала его руку, и Птолемею показалось, будто сердце его помолодело.
От выхода из гавани до ворот во дворец стояли в два ряда факелоносцы.
Птолемей в окружении особо приближенных, рядом с Вереникой шел, высоко подняв голову.
Воины под звуки труб и барабанов приветствовали его поднятием мечей.
Войдя во дворец, он быстрыми шагами направился к лестнице, которая вела в покои дочерей и сыновей.
– Где-то сейчас Леонтиск? – промелькнуло в сознании Птолемея.
Он любил сына Таиды… Тот напоминал ему доблестного Неарха. Как жаль, что Леонтиск попал в плен в первом же сражении. Неарх никогда не знал поражений во времена Александра. Как и он, Птолемей…
По дороге Вереника, чтобы отвлечь мужа от мрачных мыслей, беззаботно рассказывала ему о необыкновенных способностях маленького Птолемея, которые с каждым днем обнаруживались все яснее и яснее, сожалела, что передумала взять детей на встречу отца.
– Он так будет похож во всем на тебя, – спокойный, смелый, рассудительный. А вот Птолемей-старший слишком дерзок, излишне жесток. Не подумай, что я сужу строго о сыне Эвридики. Он весь в Антипатра, своего деда… а рыжий в дядю, Кассандра…
Птолемей рассеянно слушал жену… Вскоре они вошли в спальню детей… Глубокая тишина царила в высоком убранном мягкими коврами зале, разделенном мраморной аркой на две половины.
Отдернув полог, Птолемей залюбовался белокурой Птолемиадой. Ей скоро уже исполнится пятнадцать. Он прикоснулся губами к ее щеке. Она тут же проснулась и, нежно поцеловав его в губы, снова погрузилась в безмятежный девичий сон. Недалеко от Птолемиады спал ее родной брат, – Птолемей. Даже во сне брови его были сдвинуты, и лицо имело суровое выражение.
Вереника поспешила побыстрее отвести мужа от детей Эвридики – он должен любить только ее детей.
Подойдя к ложу трехлетнего сына, Птолемей опустился перед ним на колени и осыпал поцелуями его глаза, щеки и губы. Маленький Птолемей пробудился, обвил ручонками шею отца и залепетал что-то непонятное. Птолемей с блаженным лицом прислушивался к его лепету, пока сон снова на овладел малышом.
Птолемей мысленно молился за этого ребенка, его братьев и сестер, затем чистосердечно признался Веренике:
– Найдется ли на земле что-нибудь, чего бы я не отдал за них?
Внезапно лицо его снова омрачилось. Ему вспомнилось проигранное сражение… И Антигон!.. Этот ненасытный старик уже простирает свои скрюченные руки и к нему, чтобы присоединить Египет к своим владениям… Но этого не будет никогда!.. Никогда!..
«Головы моих детей будут увенчаны царскими диадемами», – решил он и снова наклонился над трехлетним сыном, который, наверное, видел во сне что-то веселое, так как безмятежно улыбался.
Сердце Птолемея переполнилось нежностью, и, взглянув на Веренику, любующуюся спящим сыном, подумал, чем выше он поднимается по лестнице почестей и славы, тем больше удаляется душевное спокойствие, о котором, однако, он никогда не переставал мечтать.
Птолемей крепко поцеловал Веренику и сказал:
– Пойду освежусь перед встречей с военачальниками!..
– Ванна уже готова. Я провожу тебя…
– Нет, нет, ты устала… Ступай!.. Я скоро приду к тебе, несравненная!..
Утомленный длительным плаванием Птолемей с наслаждением погрузился в круглую медную ванну с горячей водой. Чернокожая рабыня облила из лутрофора голову и плечи водой из священного источника. Растерев тело губкой, она уступила место молодой египтянке, которая умастила тело ароматными маслами. Движения невольниц успокаивали. Трудно было поверить, что нет еще и суток с тех пор, как он был в море. И все-таки даже сейчас, когда он хотел на короткое время отвлечься от неприятных мыслей, восстановить силы и сосредоточиться, страшный вопрос продолжал тревожить его. И на этот вопрос он не мог в себе найти ответа. «Неужели это я, опытный, испытанный в битвах полководец, со своим могущественным флотом позволил потерять Кипр? Как это могло случиться?»
Он жестом приказал рабыням отойти, закрыл глаза. Мысли опережали одна другую. «Теперь Антигон наверняка попытается захватить Египет, и в ближайшее время подойдет к нашим границам… Мы должны срочно увеличить армию… Временно не вступать ни в какие стычки с Антигоном…»
За последнее время Птолемей полюбил власть, привык к почестям, был убежден, что он один в этих условиях междоусобных распрей и хаоса может создать сильное государство с идеальным управлением, что он один среди диадохов сможет сломить и уничтожить ненасытного Антигона.
Сейчас необходимо подчинить всех единой воле и прекратить все разговоры о поражении его армии, которые могут бросить тень на его доброе имя.
Птолемей понимал, что надо готовиться к защите границ, а он не привык выжидать, – он привык нападать первым и побеждать, как и Деметрий. Выжидать, обороняться для него было равносильно отказу от обладания Египтом.
Сейчас необходимо стянуть все войска к границам, приготовиться к длительной обороне и затем отбросить врага… Египет будет принадлежать только ему!.. И всем Птолемеям!..
И вслух произнес:
– Тот, кто скажет себе: «Преодолей препятствие!» – преодолеет его.
Приняв решение, Птолемей вышел из ванны, надел длинную до щиколоток тунику, расшитую золотыми нитями, на ноги – подвязанные ремнями сандалии, пристегнул меч и направился в зал приемов.
Зал для приемов к появлению в нем Птолемея заполнили военачальники, номархи, вельможи и жрецы. Настроение среди соратников Птолемея, несмотря на поражение в Кипрской войне, было бодрым. Никто не сомневался в прославленном полководце и все были уверены, что Птолемей даст достойный отпор Антигону и его сыну Деметрию. Многие считали, что главная ошибка была в оснащении флота, что Деметрий преуспел именно в своем инженерном превосходстве, а отнюдь не в искусстве ведения боя. Военачальники, все как один, готовы были снова вступить в сражение, чтобы защитить границы Египта.
Все в зале приветствовали вошедшего Птолемея. Многие ожидали увидеть на его лице волнение или растерянность, но Птолемей уверенной походкой прошел к своему креслу и жестом, исполненным достоинства, предложил всем занять места. Кресел не хватило и рабам пришлось принести длинные скамейки, на которых расположились опоздавшие.
В зале воцарилась тишина.
Все взоры были обращены на Птолемея.
Напротив Птолемея сидел его любимый военачальник Филокл, которого он оставил вместо себя в Александрии. Красивое, мужественное лицо Филокла выражало крайнее нетерпение, а скользнувшая по
