приказ.
— Но он не должен догадываться об этом. Его воля должна оставаться свободной, иначе талисман утратит свою силу.
— Я знаю. Я выбрала дозы, которые соответствуют внутренней структуре личности этого землянина. Теперь он полностью принадлежит тебе.
— Ну, что же… Будем надеяться, что ты не ошиблась, а если ошиблась, если с землянином что- нибудь случится — ты ответишь за это головой.
— Не угрожай мне, Похандорус! Твоя власть не простирается так далеко.
— Может быть, ты просто не знаешь, как далеко она простирается.
— Это моя специальность — определять пределы вашей власти и границы вашей судьбы.
— Не пробуй впутывать меня в свои колдовские штучки, ты пожалеешь об этом.
Если бы Логинов мог в то время правильно оценить все значение этого спора, он бы понял, что здесь для него кроется элемент надежды. А если бы он знал, что в напиток был подмешан еще один корень, о котором так и не догадался Похандорус, даже после того как попробовал напиток на вкус, эта его надежда получила бы новую пищу.
Лума подготавливала для себя пути отступления, на тот случай, если Похандорус осуществит свои угрозы. Но в данный момент Логинов не способен был ничего анализировать, сопоставлять или делать выводы. У него работала только память, одна память, записывавшая в свои глубины каждое произнесенное слово и каждое событие, происходившее вокруг его неподвижного тела. И оба его врага так и не догадались об этом.
— Несите его в кар. Он готов, — сказало пятно кому-то, находившемуся за пределами светлого круга зрения Логинова.
Пол, раскачиваясь, медленно ушел вниз. И затем черная пелена вновь простерла над Артемом свои мягкие крылья. Но не полностью… Слишком большим благом была бы для него полная потеря сознания, и потому проклятое зелье, проникшее ему в кровь, остановило процесс умирания на той самой стадии, когда целостность сознания начинает распадаться на отдельные образы.
Один из этих образов, самый легкий, поднялся в воздух, и Логинов был ему благодарен за то, что получил возможность пользоваться его зрением, сохранившим полную ясность.
Он видел носилки, на которых лежало его неподвижное тело. Четверо солдат, поддерживавшие ручки этих носилок, бегом несли его к геликоптеру. Рядом стояло еще с десяток военных машин, и Логинов лениво и не без внутреннего самодовольства отметил, что для его поимки арктурианам пришлось использовать целое воинское подразделение.
Но это соображение лишь на мгновение мелькнуло перед его распадавшимся сознанием. Впрочем, его теперешнее состояние несло в себе не только распад… Избавившись от миллиона мелочей, загружавших все внутренние и внешние каналы его мозга в обычное время, Артем приобрел способность видеть и понимать то, что было ему недоступно в нормальной жизни, когда мозг занят главным образом управлением мышцами, внутренними органами и еще тысячами необходимых для жизни процессов. Но сейчас жизнь почти полностью покинула его тело. Он больше не чувствовал боли, он не чувствовал холода, неудобства. Он вообще ничего не чувствовал, исчезли все раздражители, даже звуки стали неслышны. И вот тогда, в этой мертвой и черной тишине, неизвестно из каких глубин его раскрепощенного подсознания всплыл вопрос, который невидимым гвоздем сидел там все это время, вопрос, который был ему задан однажды и на который он не нашел ответа. Вопрос, от правильного ответа на который, возможно, зависела судьба Земли и всей человеческой цивилизации.
А с чего, собственно, начался захват? С какого момента, с какого действия? Кто-то ему говорил о том, что, только найдя ответ на этот вопрос, можно изменить течение судьбы, изменить последствия той роковой кармы, на которую обрекла себя цивилизация, посмевшая нарушить глубинные незыблемые законы природы…
Но ответа не было и теперь. Одни вопросы роились вокруг его полумертвого тела. Обрывки мыслей, обрывки фактов, которые никогда не удавалось выстроить в единую картину… Обрывки образов… Вот образ женщины, которую Логинов любил, которую взял с собой, в свою полную опасностей и схваток жизнь… Была ли она счастлива рядом с ним? И не был ли ее теперешний образ тем самым последним прощанием, которого он так и не сумел ей передать…
Сто сорок миллионов жизней унес захват… Сто сорок миллионов человеческих жизней. Сто сорок миллионов личностей исчезли из земной федерации навсегда… Людей, которые мечтали, надеялись и в конце концов длинным строем прошествовали в завременье, по дороге, которую сами же и проложили…
Но почему сами? Разве нам в этом не помогли? Помогли, конечно, но позже. Первый, самый важный, определяющий все дальнейшее шаг мы сделали сами… — неожиданно понял Артем с горечью, пробившейся сквозь все его равнодушие, сквозь все слои психологического яда, которым его накачали. Именно мы, и никто другой, первыми открыли дверь в завременье. Мартисон… Твое любопытство, твое желание приподнять завесу тайны, скрывавшую от нас законы времени, было так сильно, что ты решился проникнуть за предел, открыть дорогу, доступную лишь мертвым… И миллионы живых последовали за тобой по ней…
Следующий раз Логинов очнулся уже на космодроме. Он по-прежнему не мог шевельнуть даже пальцем, но голова работала совершенно отчетливо.
Артем слышал завывание сирен полицейских каров, один из них, тот, в котором Логинов лежал, мчался по взлетному полю к кораблю, готовившемуся к старту.
Несмотря на ясное сознание, полное равнодушие к собственной судьбе и к тому, что происходило вокруг, не оставляло Логинова ни на минуту. Самым необычным в его теперешнем мироощущении было отсутствие тела. То есть он знал, что тело существует, он мог его даже видеть с любой точки обзора. Но никаких ощущений не было, никаких сигналов от его нервных рецепторов не поступало. Сознание как бы существовало само по себе независимо от тела.
Полицейский кар между тем остановился у трапа космического корабля, и носилки с Артемом осторожно стали поднимать к тамбуру.
Несколько мгновений он раздумывал о том, стоит ли ему следовать за своим телом или лучше остаться снаружи, предоставив тело своей собственной судьбе.
Он чувствовал, что без тела его жизнь стала бы намного проще и интересней. Он знал, что может свободно переместиться в любую точку пространства, — куда только пожелает. Ни жара, ни холод, ни жесткие космические излучения были ему теперь не страшны. Но без тела он чувствовал себя голым. Что это было, привычка? Воспоминания? Какие-то связи, вероятно, еще сохранялись, и ему не хотелось обрывать их окончательно. Подспудно возникла мысль о том, что тело еще может ему пригодиться.
В конце концов, он может с ним окончательно расстаться в любой момент — и это последнее соображение заставило Артема переместиться внутрь корабля, готовившегося к старту.
Люк к этому времени уже закрыли, но это его нисколько не смутило. Он знал, что любые стены и любые материальные преграды для него больше не существовали. Так оно и было, он медленно переместился вдоль всего корпуса к жилым каютам, и в одной из них обнаружил свое тело, прикрепленное эластичными ремнями к койке.
«Совершенно излишняя предосторожность, — подумал он. — Чего они боятся? Тело не может двигаться, а помешать его сознанию перемещаться в любую точку корабля они все равно не сумеют». Несколько позже он сообразил, что это, может быть, всего лишь предосторожность. Рывки и перегрузки во время старта могли сбросить его тело с койки и даже повредить. К этому неподвижному и вроде бы уже совершенно чужому предмету Артем тем не менее испытывал непонятную привязанность, и забота о его безопасности доставила ему удовлетворение.
Вскоре корабль включил стартовые двигатели и покинул космодром. Логинов решил посмотреть на старт со стороны, раньше ему не приходилось видеть вблизи, как выглядит космический корабль во время разгона, теперь же он, без всяких затруднений, еще раз пройдя сквозь переборки и обшивку корпуса, оказался снаружи.
Вначале его беспокоила мысль о том, сумеет ли он поддерживать нужную скорость, отделившись от корабля, но оказалось, что он может перемещаться в пространстве с любой скоростью. Без всяких усилий
