Учжулю-шаньюй был торжественно похоронен и пролежал в могиле под курганом 1911 лет. В 1924 г. курган этот был раскопан экспедицией П.К. Козлова, и находки из него хранятся теперь в Эрмитаже. Курган датируется точно благодаря надписи на лакированной китайской чашечке: «Сентябрь 5 года. Цянь- пин, изготовитель Ваньтаньцзин, живописец украшений Хо, другой изготовитель И, наблюдал Бяньу». Дата соответствует 2 г. до н.э. На дне чашечки была надпись: «Шаньлинь» – название дворцового парка около Чанани. Там в 1 г. до н.э. Учжулю-шаньюй был принят императором и богато одарен470.
Коллекция из кургана № 6 (Ноин-ула) – это выставка вещей, которыми пользовались хунны. Самое видное место занимают ткани: китайские, бактрийские и местные. Предметы искусства показывают, что хунны были под обаянием скифского «звериного» стиля. На серебряных бляхах изображен бык с антропоморфной головой; на лице подчеркнута монголоидность, но длинные вьющиеся волосы расчесаны на прямой пробор. Очевидно, это была прическа, модная у хуннов I в. Бык стоит на схематически показанных горах около двух изящных сосен. Наибольшее внимание привлекает коса, демонстративно привязанная, кокетливо свисающая с темени на правое ухо. Это очень существенная деталь. Привязанные косы были обнаружены и в других курганах ноин-улинской группы. Они были сплетены из конского волоса и хранились в футлярах.
А.Н. Бернштам полагает, что это «приношения со стороны подчиненных в могилу их владыки»471, но на бляхе мы видим косу, прицепленную к темени. Значит, она составляла часть парадной прически. Вместе с подчеркнутой монголоидностью лица, отнюдь не гармонирующей с волнистыми волосами, привязанная коса заставляет нас вспомнить таштыкские маски, более монголоидные, нежели лица под ними. Очевидно, монголоидное лицо и сяньбийская коса, вообще дальневосточный облик представлялся хуннам I в. более красивым, чем западный. Так, у современных теленгитов большие глаза и высокий нос считаются уродством.
Значит, дальневосточный идеал красоты в I в. до н.э. возобладал над западными элементами, еще сохранившимися в изобразительном искусстве по традиции (предметы, выполненные в скифском «зверином» стиле)472. Высокое мастерство и хороший вкус хуннских мастеров I в., знавших китайское искусство и иногда подражавших ему473, показывают, что искусство и культура имели богатые возможности развития. Об этом говорят и другие археологические находки, датируемые I в. до н.э. – I в. н.э. К их числу относятся в первую очередь остатки древних оседлых поселений474 эпохи Хань, что указывает на наличие у хуннов частичного перехода к оседлости. Сопоставление этих находок с упоминаниями о неурожаях и саранче, истребившей посевы проса, дает возможность заключить, что наряду со скотоводством хунны начали осваивать земледелие475. Та же картина наблюдалась и у усуней I в. Археологами открыта усуньская керамика в сочетании с обугленными зернами и жерновами476. При современном состоянии наших знаний мы еще не можем решить, было ли появление земледелия у кочевников результатом китайского влияния477 или возникло самостоятельно в результате появившейся потребности в хлебе. За первое говорит широкое распространение китайских товаров в западных странах. Ханьские зеркала достигли берегов Волги478. В усуньских могилах обнаружен китайский красный лак479. Шелк широкой струей тек в Римскую империю, причем китайцы и римляне не встречались. В «Каменной башне» около Кашгара согдийские купцы забирали товар у китайцев и везли в Бактры (Балх), где передавали его парфянским купцам, от которых он попадал к римлянам480. При такой передаче римляне имели ежегодный дефицит в 20 миллионов сестерциев. Эти суммы, которые выплачивались золотом, обогащали не китайцев, а согдийцев и парфян481.
Но не только с вещами распространялась китайская культура: люди Китая все время разными путями попадали в степь и оседали в хуннских владениях. Первая мощная волна эмиграции имела место в III в. до н.э. при династии Цинь482. Во время войн китайцы-пленные пополняли число оседлых подданных хуннского шаньюя483. Наконец китайские женщины, выдаваемые замуж за шаньюев и князей, и их свита приносили китайские вкусы и взгляды, а многочисленные перебежчики, поступавшие на службу и делавшие карьеру (как, например, Вэй Люй, Ли Лин), обучили хуннов тонкостям дипломатии и военному искусству. Наличие сильного китайского влияния на хуннскую культуру несомненно, но было бы неверно приписывать ему все сдвиги в хуннском хозяйстве и идеологии. Повседневная жизнь диктовала необходимость усовершенствований более сильно, чем пример и влияние. Можно думать, что стремление избавиться от китайского хлебного импорта стимулировало развитие хуннского и усуньского земледелия. С этой точки зрения союз с Китаем при Хуханье и его преемниках приостановил оседание хуннов: «подарки» шаньюю делались хлебом, что избавляло кочевников от необходимости самим возделывать злаки, зато побуждало их развивать скотоводство, так как кожи находили спрос на китайском внутреннем рынке. Вероятно, именно подчинение Китаю позволило хуннам остаться кочевым, скотоводческим народом. Это определило и направление их политики к тому времени, когда бурные события вовлекли их в свой водоворот.
Как уже отмечалось, у хуннов не было единомыслия по основным вопросам политики. Сильная рука Учжулю вела народ по дороге войны. После его смерти подняли голову сторонники примирения. Во главе их оказался правитель дел Сюйбудан. Само имя показывает принадлежность его к знатному роду Сюйбу, сосредоточившему в своих руках судопроизводство. Он был женат на дочери Ван Чжао-гюня, китаянке, выданной замуж за Хуханье-шаньюя в 33 г. до н.э
Хянь принял титул Улэй-жоди-шаньюя, а своему младшему брату, отстраненному вождю военной партии, дал титул восточного лули-князя, сыну же Учжулю, Сутухубэню, – титул восточного чжуки-князя. Но Хянь ненавидел Учжулю за то, что тот поставил его в смешное положение. Поэтому он обошел Сутухубэня и назначил наследником своего сына, дав ему титул хюйу – «превосходительный». Сутухубэнь же вскоре исчез. Был ли он убит или умер – неизвестно. Восточным чжуки-князем стал брат Хяня – Юй.
В 14 г. Хянь отправил в Китай посла, который известил императора о желании нового шаньюя вступить в переговоры. Ван Ман предложил Хяню отдать его сына в обмен на чешиских изменников. Он обманывал хунна, уверяя, что его сын жив. Хянь выдал перебежчиков – 27 человек. Ван Ман сжег их на площади. После этого Ван Ман счел войну законченной и распустил войско, поручив охрану границы наемным дружинам из хуннов и ухуаней. Хянь ждал возвращения сына и всеми силами препятствовал своим подданным продолжать войну, но в мае 15 г. ему был возвращен труп сына, а также вернулись из плена хуннские вельможи, свидетели казни. Китайцы пытались утешить шаньюя подарками. Он подарки
