О праздниках, о звоне струн, о нарде,О неумолчной радости землиТы ничего не ведал, Леопарди!И дни твои к концу тебя влекли,Как бы под траурными парусамиПлывущие к Аиду корабли.Ты женщину с холодными глазами,Влюбленную лишь в самое себя,И родину любил под небесами.Мечтал о них, как в смертный час скорбя.Их смешивал в мечтах… но не любилиНи родина, ни женщина тебя.
<1918–1921>
Николаю Александровичу Энгельгардту
Чтобы загладить старую обиду,Слепого Байрона змеиный яд,Друид британский русскому друидуСегодня вверил свой заветный клад.Да будет имя Уордсфорда штандартом,Взнесенным Николаем Энгельгардтом.
<1918–1921>
«Низкорослый, большелобый…»
Низкорослый, большелобый,Эстетический пробор,Но в глазах ни тени злобы,Хоть он критик с неких пор.Он в газетах пишет… — ой ли?И под силу ли емуВ этом авгиевом стойлеУспокоить кутерьму?И такие ль ГеркулесыС ярким пламенем в глазах,Попадая в лапы прессы,Забывали стыд и страх?А он мог бы быть свободным,Как форель в ее реке,Быть художником голоднымНа холодном чердаке.