кто-то топит корабли, вздымает волны, слизывающие деревни. Это будоражит воображение; холодок идет по спине у зрителя. Но потом нам показывают ямы-следы, потом длиннющий хвост, потом и самого зверя. И сразу налет разочарования: 'Да это динозавр всего лишь!' Он велик, страшен, противен, но масштаб опасности дан, и мы понимаем, что артиллерия справится с этим чудищем без труда. Далее сообщается, что динозавр огнедышащий ('Ну, это уж сказка!'), он ходит по городу, фукает огнем из ноздрей, поджигает дома ('Символика, что ли?'). Снаряды его почему-то не берут, танки против него бессильны. А когда годзилла уходит в море, отмахиваясь лапами от истребителей, как от мух, в зале раздается смех.
Так конкретизированный образ создает масштаб зла, а преувеличения, не соответствующие этому масштабу, убивают страх окончательно.
И зарубежная фантастика далеко не сразу и не везде постигла искусство умалчивания. В 30-х годах американцы выпустили суперменский фильм 'Марс атакует Землю'. Марсиане там люди как люди, только одеты посмешнее. Королева Марса — обыкновенная довольно хорошенькая женщина, кокетливая и любопытная. Ловко выхватив пистолет, супермен Флэйш Гордон заставляет марсиан капитулировать, словно шайку гангстеров, и в два счета спасает нашу планету. В общем, эта кустарная атака Марса не может напугать. Невидимые марсиане из 'Борьбы миров' куда страшнее. И когда их летающие блюдца невредимыми выплывают из атомного гриба, это не вызывает сопротивления у зрителя. Техника победила технику, инопланетная — нашу. Вполне естественно. Как победила — не сказано. Но мы же не все знаем на свете.
Однако сыграть на умалчивании можно лишь там, где фантастическое происходит в земной обстановке. Когда же изображается космос или далекое будущее, там фантастичны все декорации, все детали. Как примирить с ними зрителя?
Один из возможных путей: коллективное создание образа будущего. Допустим, в одном из фильмов найдена одежда, в другом — мебель, в третьем — жилище будущего. Все эти находки переносятся в четвертый фильм. Встречая знакомые детали, зритель легче войдет в воображаемый мир.
Или не войдет? Воспримет как надоедливый штамп? Как, по-вашему?
Другой путь: отказ от подробной натуралистической детали, декорация заведомо условная, даже рисованная, даже плакатная. Внимание же концентрируется только на действующих лицах. Будет резать глаза такое сочетание кино с театром? Но ведь смотрим же мы в театре 'Кавказский меловой круг' Б. Брехта, где лимонная роща изображена одним лимоном на палочке. Вероятно, призыв к новым условностям шокирует в первую минуту, однако ни одно искусство не обходится без условностей. В театре свои (занавес, комната с тремя стенами, зал, наполненный зрителями, и артисты, этих зрителей не замечающие), в кино свои условности — экран, музыка, трехметровые ноги и гигантские лица крупным планом. Помню, как поразила меня при первом знакомстве искусственность кукольного театра. 'Как воспринимать всерьез эти карикатурные разговаривающие игрушки?' Но уже через десять минут я приспособился к ним, следил за сутью пьесы.
Может быть, и для фантастики, не для всякой, только для неземной и дальней, надо создавать свою систему условностей. И как не вспомнить, что первые фантастические фильмы Мельеса решались с театральными декорациями. И сцены на Марсе в нашей 'Аэлите' ставились с геометрическими странными декорациями. Критика 20-х годов осуждала их, видела в них подражание левым театрам того времени. По сейчас стиль тех театров забылся, а необычность осталась. Так оно и должно быть, чтобы Марс выглядел необычно.
Претензия третья ФАНТАСТИКА ДОЛЖНА БЫТЬ ПОЗНАВАТЕЛЬНОЙ
К чему выдумки? Они только вводят в заблуждение юного читателя. Рукопись надо очистить от всего непроверенного, и тогда она станет полезной и познавательной.
Мы уже говорили: не должна, по может быть познавательной. И делается это так:
Это я пересказывал удачную, много раз переиздававшуюся детскую книгу 'Необыкновенные приключения Карика и Вали'. Автор — Я. Ларри.
О том, как люди стали крошечными, написано немало книг у нас и за рубежом, до революции и после. Их задача: в занимательной форме рассказать о мире малых величин. И одна из этих книг (польская), 'Приключения доктора Мухолапкина', заканчивалась откровенным заявлением: 'Дорогой племянник, я все это выдумал, чтобы показать тебе, как интересна моя наука — энтомология, — к которой ты относился с таким пренебрежением'.
Карик и Валя, съежившись в сотни раз, проникли в мир насекомых. В сотни тысяч раз уменьшились дети из повести П. Гордашевского 'Их было четверо'. Эти могли путешествовать по зеленому растению, разглядывать каждую клетку изнутри. Примерно в миллион раз сжались Николка и Скальпель из упоминавшейся выше повести В. Гончарова. Они пробирались по кровеносным сосудам, сражались с бактериями и честными стражами крови — лейкоцитами. В миллион миллионов раз уменьшил свою героиню Н. Рубакин — известный популяризатор и книголюб. Там чудо уменьшения совершил сказочный Дедушка Время, чтобы показать девочке, как выглядят атомы вещества и 'атомы эфира'. Конечно, картинки эти, написанные еще в конце прошлого века, давно устарели.
Литературный прием уменьшения существует десятки лет и будет применяться еще не раз и в литературе и в кино, чтобы показать тайны малых существ: насекомых, простейших, бактерий, вирусов, а также строение кристаллов, атомов, ядер и т. д. Я бы предложил даже создать в научно-популярном кино этакого мультипликационного героя типа Мурзилки, способного уменьшаться в любой пропорции, и отправлял бы его в экскурсии для изучения миниатюрных объектов, живых и неживых.
И неживых тоже. Прием уменьшения годится и для того, чтобы показать устройство машин, аппаратов, приборов. В Детиздате выпускалась книга Л. Бермана, где мальчик-лилипутик путешествует внутри автомобильного мотора. Читая эту книгу в свое время, я усомнился, уместен ли тут прием уменьшения. Люди-крошечки хороши, чтобы рассматривать о непривычной точки зрения знакомое: стрекозу или зеленый лист. Когда же мне рассказывают о железных башнях и конусах, а потом открывают секрет, что это карбюратор или акселератор, о которых я ничего не знаю, не будучи автомобилистом, едва ли железная башня вносит ясность. Видимо, книга написана для очень уж специфического читателя — для ребенка, еще не потерявшего вкус к сказке и уже представляющего устройство машины. Но как раз в кино этот прием было бы легче применить, чем при словесном описании. На экране нетрудно перейти от одного масштаба к другому, показать мотор, как он выглядит для невооруженного глаза, а через мгновение — с увеличением в 144 раза, с точки зрения рисованного малыша.
Думаю, что предложенный тут на ходу рисованный лилипутик мог бы совершить немало поучительных путешествий — в часы, в телефон, в телевизор, в счетчик, в штепсель, в электрическую лампу, в радиокомбайн…
Занимательное фантастическое путешествие пригодно не только для микромира. Оно позволяет изобразить все недостижимое: недра Земли, дно океана, внутренность вулканов, дальний космос, а также и прошлое. Вы садитесь в машину времени и улетаете, скажем, на сто лет назад, во времена Некрасова и
