переходим на уран. Эй, Джеллап, снижай добычу урана, мы переходим на гелиостанции!» Да это же рабство, настоящее рабство! Король будет не королем, а каким–то служащим, управляющим при своих заводах. А завтра ему скажут: «Закрывай рудники, ломай заводы, уран не требуется вообще».
Нет, он не отдаст урана, своей силы, своей славы!
Ведь это его открытие — уран (так он считал в душе).
Он был совсем молодым тогда и порядочным ветрогоном притом. Сыну миллионера доступны все наслаждения: путешествия, яхта, спортивный самолет, игра, женщины, попойки… И вдруг катастрофа. Японские самолеты бомбят Пирл–Харбор, захватывают Филиппины и Сингапур, а у отца все состояние в Азии: филиппинский сахар, малайский каучук, нефть Борнео… Кредит подорван, состояние рассыпалось… и отец пускает себе пулю в висок. А Джеллап–сын в один прекрасный день просыпается не баловнем судьбы, а сыном банкрота… Как хочешь зарабатывай!
Кое–что ему осталось, впрочем. Так, жалкие крохи — несколько миллионов. Никто в него не верил, даже родная мать. Яхтсмен, летчик–любитель, сосунок! Разве котенок выживет там, где тигр обломал зубы. Сжав кулачки, сосунок кинулся в биржевую свалку. Ему намяли бока, из трёх миллионов он потерял полтора в одну неделю. И понял при этом, что опоздал к обеду. Война вздувала акции — шли вверх стальные, нефтяные, авиационные, алюминий, радио… электро… Но у стали, нефти, алюминия уже были свои владыки, они не собирались уступать место сосунку. Джеллап–сын терял доллары и мужество. Но тут пришло спасение. Кто–то из собутыльников проговорился, что в Чикагском университете складываются целые штабеля из урана. И будто бы с этими штабелями возятся знаменитые физики, сам Эйнштейн причастен.
Джеллап понял тогда: это его последний шанс, его судьба. Ва–банк, он поставил на уран все. Когда спохватились другие воротилы, у урана уже был свой хозяин — Джон Джеллап–младший. Он мог выложить три козырные карты — три «к» — Конго, Колорадо, Канаду. И старые короли потеснились, допустили его в круг избранных, диктующих волю.
Он стал господином Ураном, королем Ураном Первым. Уран дал ему деньги, славу, влияние, могущество. Отдать уран? Ни за что! Согласиться, чтобы правительство регулировало добычу?
Ни за что!
С умилением вспоминает он годы своего величия — эпоху холодной войны. Вот это было времечко: сам создаешь спрос, сам выполняешь заказы! Газеты сеяли страх, трусы позволяли голосовать за кредиты, кредиты доставались Джеллапу, он оплачивал панические статьи, газеты сеяли страх… Добивался он войны? Может быть, и нет! Сам себе он говорил, что гонка вооружений выгоднее войны. А все–таки мечтал попробовать… помериться силами… нажать кнопку из–за Вьетнама или из–за Кубы…
Но мир устал от нервотрепки. Человечество потребовало разоружения («Жалкие людишки!» — думает Джеллап), не взирая на короля урана, презирая его интересы. Королевство потеряло влияние, король перестал сам себе создавать спрос. Вот он даже бегает к каким–то инженерам, робко справляется о графике землетрясений, от капризов природы зависит его доход.
Дело не только в деньгах. При желании он может уйти в отставку, все продать… и бедняком не сделается. Хватит до конца жизни на виллы, яхты, на любые прихоти. Но какой же король согласится стать бывшим королем? А сыновья, а толстощекие внучки и внуки? Значит, династии Джеллапов конец? Ну нет, он еще поборется, не предаст своих сероглазых наследников.
Струятся–струятся потоки по стеклам. Кажется, что машина мчится под водой. «Гони, шофер, гони!» Старик наклонился вперед, впился сухими пальцами в спинку сиденья. Губы сжаты, пальцы сжаты, мысленно Джеллап уже душит противника. Предыдущую партию он проиграл: мир согласился на разоружение. Теперь нужен реванш. Пусть вооружение возобновится! Необходимо поссориться с русскими. Как это сделать? Как? Нельзя ли использовать этого бледнолицего геолога? Если он провалится со своим проектом, если землетрясение состоится, как же обозлятся калифорнийцы! Значит нужно, чтобы землетрясение состоялось… по вине Грибова. Игрок он слабый, ничего не понимает в комбинациях, шахматных… и политических. Надо его окружить своими людьми, от дела оттеснить, но все вершить от его имени… и на него же свалить вину за неудачу, за катастрофу. Вот это комбинация! Жертва фигуры — и партия выиграна. Конечно, разрушения будут велики, не обойдется без убитых. Но лес рубят — щепки летят. Можно отдать тысячу–другую жизней ради священной свободы… уранового треста. Пусть будет землетрясение!
— Сюда! Сюда идите! — закричала совершенно раздетая женщина, увидав нас. — Сюда! Здесь целых семеро зарыто!
Матросы побежали на ее крик, надели на нее мужскую одежду, так как другой у них не было, и начали раскапывать указанное место. Раскидав все камни разрушенного маленького домика, женщина уже забыла свой дом и показала нам чужой… На нее страшно было смотреть: в мужском костюме, с распущенными волосами, она во все время работы стояла около и кричала без слов и даже без слез…
…Какой–то мужчина бежит по грудам развалин и кричит:
— Нет больше Мессины! Нет больше моей семьи! Почему я не умер? А! Кто тут?
Он увидал солдат, и подняв большой камень, бросился на них:
— Вы еще не умерли?
Он поднял камень над головой одного солдата, но другие схватили его за руки к силой увели на пароход. А там уже несколько кают были переполнены сумасшедшими…
Можно отдать тысячу–другую жизней ради священной свободы… Пусть будет землетрясение!
ГЛАВА 7
ДО КАТАСТРОФЫ ПОЛГОДА!
БУРЕНИЕ В ГОРЯЧЕМ ПРЕССЕ
Все скважины прошли десятимильную глубину. Температура свыше ПЯТИСОТ градусов. Давление четыре тысячи атмосфер. Буры в горячем прессе.
Двадцать четыре рекорда глубины в штате Калифорния!!!
Можем ли мы довериться иностранцу?
Трое ученых из Беркли нашли серьезные ошибки в проекте Грибова. Пробурить тридцатимильные скважины невозможно в ПРИНЦИПЕ!
МЫ НЕ КРОЛИКИ ДЛЯ ОПЫТОВ!
Временный выезд людей в соседние штаты обошелся бы в три раза дешевле, чем дорогостоящая игра с подземными силами.
Как только температура в скважинах перевалила за четыреста градусов, один за другим начали отказывать приборы: глубинометры, наклонометры, автоматы наблюдения… все, что было связано с полупроводниками и слабыми токами. Не будь подземного просвечивания, бурить пришлось бы по старинке, вслепую. Но подземное просвечивание служило для предсказания землетрясений, оно показывало очаги в десятки километров шириной, а в забое были не километры, а дюймы. Можно представить себе, сколько изобретательности, терпения, выдумки, настойчивости потребовалось Грибову, чтобы ежедневно составлять карты подземной обстановки для всех двадцати четырех забоев.
Грибов редко видел местные газеты, предпочитал выписывать советские. И он последним узнал, что имя его склоняется в речах сенаторов и в статьях обозревателей. «Можем ли мы довериться иностранцу? — вопрошали они. — Может ли белую женщину оперировать черный хирург и может ли Калифорнию оперировать красный хирург? Соответствует ли это чести, достоинству, приличию и традициям?»
Потом противники Грибова стали назойливее. Они звонили по телефону среди ночи и кричали: «Красный, убирайся, пока цел!» Пришлось выключать телефон на ночь. Но из–за этого Грибов не узнал об аварии на скважине Йоло, не сумел вовремя приехать.
Утром и вечером у дверей гостиницы топтались какие–то личности в шляпах, надвинутых на лоб. Они держали в руках самодельные плакатики и хором скандировали «Грибова на ви–се–ли–цу!» Грибов пожаловался своим соавторам. Йилд пожал плечами: «У нас свобода слова. Нельзя запретить людям высказывать свое мнение». А Мэтью с горечью махнул рукой: «Не ханжите, Йилд. У нас свобода купли. Таких типов покупают поденно или на два часа». В тот вечер Грибов возвращался в гостиницу пешком, хотел проветриться после целого дня расчетов. Квартала за два до гостиницы долговязый детина в кепочке
