надежду.
– Значит, сгорала от любопытства? – поддразнил он. – Жаль, что не догадался взглянуть на них в тот раз. Интересно, какие они? Неужели так неприличны? Ну же, Виола, опиши мне хотя бы парочку. В конце концов, я твой муж.
Красная как рак Виола продолжала молчать. Очевидно, эти фрески абсолютно бесстыдны. Неудивительно, что Тремор с женой так любят вести раскопки в своем хэмпширском поместье, разыскивая подобные древности!
Джон оглядел жену, представляя их чувственно сплетенные тела, и мгновенно потерял тот слабый интерес, который питал к магазинам.
– Знаешь, чем больше я об этом думаю, тем больше мне нравится идея вернуться в музей. Возможно, на этих фресках нет ничего такого, чем мы не занимались бы в первые месяцы брака. А уж если эта комната запирается, мы могли бы…
– Хорошо, хорошо! – вскрикнула она, поднимая руки, словно пыталась остановить поток слов. – Ради всего святого, давай поедем на Бонд-стрит!
Она поспешно выскочила из гостиной, в вихре светло-желтого шелка и кружевных нижних юбок.
– Но я передумал! – смеясь, крикнул он вслед. – Хочу вернуться в музей и взглянуть на непристойные фрески!
– Ни за что! – откликнулась она на бегу, но через несколько минут вернулась в соломенной шляпке, отделанной фиолетовыми и желтыми анютиными глазками, и с вышитым ридикюлем в руках.
Остановилась в двери, поманила Джона и направилась к лестнице, не дожидаясь его.
От Гросвенор-сквер до Бонд-стрит было всего два квартала. Поскольку день выдался теплым, Джон предложил прогуляться. Виола кивнула, но отказалась от предложенной руки, и они пошли по тротуару бок о бок, не касаясь друг друга. Два лакея следовали за ними на почтительном расстоянии, готовые при необходимости нести покупки.
Когда они свернули на Бонд-стрит, она приостановилась.
– Что ты хочешь купить?
– Понятия не имею, – пожал плечами Джон. – Это твоя территория. Не моя. Чаще всего я бываю в обувных и книжных магазинах. И иногда заезжаю к портному. – Он широким жестом обвел улицу. – Веди меня. Я последую за тобой куда угодно.
Виола огляделась и, немного подумав, объявила:
– Пожалуй, лучше всего начать с «Беллз».
– «Беллз»?
– Драпировщики. Я слышала, у них чудесный бархат, а несколько комнат твоего дома нуждаются в новых шторах. Старые уже поизносились. – Она задумчиво прижала палец к губам. – Хотя ты, наверное, захочешь сначала перекрасить стены. Ну ладно, посмотрим.
Джон неожиданно рассмеялся:
– Помнишь, как ты захотела сделать ремонт в Хэммонд-Парке? Выкрасила нашу спальню в темно-красный цвет и, как только все было сделано, возненавидела самый вид этих стен. А мне понравилось, и я решил оставить все как есть. Тогда мы страшно поссорились!
– И ты настоял на своем, – пробормотала Виола, останавливаясь перед магазином драпировок в ожидании, пока Джон откроет ей дверь. – Как всегда в те дни. Страшно подумать, сколько раз я тебе уступала!
Джон последовал за ней в тесный магазин.
– Не знаю. Я просто хотел, чтобы ты взглянула на вещи моими глазами. Если не ошибаюсь, требовалось немало поцелуев, чтобы перетянуть тебя на мою сторону. И это было самым приятным.
– Мне не хотелось бы говорить на эту тему! – прошипела Виола, снова покраснев, отчего Джон засмеялся еще громче.
Они подошли к длинному прилавку, где лежали образцы бархата. Самые модные цвета этого сезона, разумеется. Джон остановился за спиной жены, разглядывая ткани через ее плечо.
– Тебя сильно раздражает, когда я упоминаю о том, как мы целовались и мирились? – спросил он тихо.
Виола раздраженно обернулась и отступила в сторону.
– Почему ты ходишь за мной как тень?
– Вижу, ты не собираешься отвечать.
Он обошел прилавок и встал напротив Виолы.
– Сегодня ты колючая, как каштан в скорлупе.
– На это у меня пять веских причин! – отрезала Виола. – Нет, шесть, если считать Элси.
Джон никак не прореагировал на колкость. Только поднял лоскут бархата цвета лесного мха, зная, как любит она этот оттенок зеленого.
– Как насчет этого?
Виола склонила голову набок.
– Он будет неплохо смотреться в твоей библиотеке на фоне стен цвета сливочного масла и кожаных переплетов книг. Что ты об этом думаешь?
– Тебе нравится?
Виола безразлично пожала плечами:
– Какое имеет значение, нравится мне или нет?
– Для меня имеет.
Виола, не отвечая, рассеянно теребила лоскут бархата.
– Тебе нравится? – повторил Джон.
Виола переступила с ноги на ногу, вздохнула и взглянула на мужа.
– Да, нравится. Доволен?
Малая уступка, но и этого пока хватит.
– Так и знал, – ухмыльнулся он. – Поэтому и выбрал его.
– Откуда ты знал, что мне понравится?
– Ты любишь зеленое. Я помню. Правда я молодец?
– И совершенно незачем выглядеть таким самодовольным! – проворчала Виола и надолго замолчала, лишь время от времени спрашивая его мнение насчет той или иной ткани.
Они медленно двигались вдоль прилавка. Виола продолжала отделываться сухими репликами, словно Джон нанял ее обставить дом. А он хотел ее улыбок, смеха, поцелуя, черт побери! Проклятие, он так хотел угодить ей!
Заметив ткань самого нелюбимого цвета Виолы, он почти обрадовался.
– Я передумал насчет зеленых штор в библиотеке! Лучше этот бархат!
Она уставилась на ткань, потом на него, с таким выражением, будто Джон внезапно спятил.
– Что?!
Джон изо всех сил старался казаться серьезным.
– Да, этот цвет мне нравится куда больше зеленого.
– Но это оранжевый! – с ужасом воскликнула она.
Он притворился, будто размышляет, после чего с невинным видом пожал плечами:
– Мне нравится оранжевый. Что в нем плохого?!
– Я его ненавижу! Кошмарный, отвратительный цвет.
– Но, Виола, мне он нравится.
Виола упрямо выпятила нижнюю губку.
– В нашей библиотеке не будет ничего оранжевого!
– Наконец-то! – воскликнул он, не обращая внимания на укоризненные взгляды матрон. – Наконец-то победа!
Виола неловко поежилась.
– О чем ты?
Джон широко улыбнулся. Плевать на все, даже если здесь соберутся все дамы Мейфэра.
– Ты назвала библиотеку нашей!
Виола вздернула подбородок и отвела глаза.
– Ничего подобного, – пробормотала она.
– Назвала, – настаивал он. – И не можешь взять назад свои слова.
Виола покачала головой:
– Твой очередной трюк, не так ли? Тебе вовсе не нужен оранжевый бархат.
– Разумеется, не нужен. Но это не меняет того факта, что ты назвала библиотеку нашей! – торжествующе воскликнул Джон. – Считай, что я получил очко.
– Очко? О чем ты?
– Если я получу достаточно очков, значит, выиграл.
– Очки? Ты ведешь новую игру?
– Все ту же. Она называется «Завоевать Виолу». Несмотря на все ее усилия, губы тронула легкая улыбка.
– Значит, я не только противник, но и приз в твоей игре?
– Разумеется. Сколько очков мне следует выиграть?
Она издала странный звук, подозрительно похожий на смех, но тут же крепко прижала пальцы к губам. Через минуту-другую она опустила руку и снова принялась перебирать образцы на прилавке.
– Сколько, Виола?
– Тысячи и тысячи.
– Несправедливо. Назови точное число.
– Хорошо, – вздохнула она. – Восемнадцать тысяч семьсот сорок два очка.
– Это все? Ты слишком добра ко мне. Это означает, конечно, что я получаю второе очко.
– За что это? – удивилась она.
– Если бы ты действительно ненавидела меня так сильно, как постоянно твердишь, сказала бы, что требуешь не меньше миллиона очков. Теперь видишь, как здорово идет игра?
– Ты невыносим!
Она взяла лоскут ткани с золотыми листьями на бежевом фоне.
– Как насчет таких штор для музыкального салона?
– Может, лучше такие?
Он показал на отрезок сиреневого бархата, но теперь, как ни старался казаться серьезным, это ему не удалось. Она улыбнулась чуть шире:
– Сиреневый? Конечно, не для музыкального салона. Зато такой цвет идеально подойдет для твоей спальни.
Джон отложил образец и перегнулся через прилавок.
– А это может привести тебя в мою постель? – прошептал он.
– Нет, – не колеблясь ответила она.
– Значит, все не важно, – пробормотал он и выпрямился. – Я был готов пожертвовать своими предпочтениями ради тебя, но все напрасно. Поэтому для бархата такого цвета есть только одно применение.
– Какое именно?
– Фрак для сэра Джорджа.
На этот раз Виола рассмеялась, и у Джона стало еще легче на душе.
– Бедняга! – воскликнула она. – Вы с Диланом просто преследуете его. Неужели опять сочиняете о нем лимерики?
– Нет, зато у нас есть новый, для леди Сары Монфорт. Вряд ли она относится к числу твоих подруг, поэтому я уверен, что ты захочешь его послушать, – робко предложил он.
– Не захочу.
Оглядевшись, дабы убедиться, что их не подслушивают, он упрямо начал декламировать:
Виола разразилась смехом, на секунду забыв, что должна ненавидеть мужа.
– Это один из самых бездарных лимериков, которые я когда-либо слышала, – объявила она, все еще смеясь.
Джон тоже
