Иванович принялся расхаживать по заснеженному тротуару вдоль небольшого трехэтажного дома. Вокруг не было ни души, из ворот никто не показывался, а войти в дом он считал для себя опасным. Он уже решил было уходить — сильно зябли ноги, а слоняться взад-вперед по пустынной улице было просто глупо, — но в это время из ворот вышел мужчина с лопатой в руках и занялся расчисткой тротуара. Оглянувшись и приготовившись в случае необходимости быстро ретироваться, Роман Иванович подошел к человеку.
— Послушайте, товарищ! — окликнул он его. — Вы здесь живете?
Мужчина еще некоторое время поскреб лопатой, будто не слыша, потом разогнулся, приставил лопату к штакетнику и, достав из кармана пиджака кисет, начал сворачивать папиросу. Закурив, он важно расправил пушистые усы и только после этого неожиданно тонким голосом спросил:
— Вы чего?
— Да вот, спрашиваю, вы живете на этой улице? — повторил Роман Иванович.
— Знамо, на этой, а то где еще! Я здешний дворник.
— Помогите, голубчик! Я, знаете, здесь в командировке, вспомнил, что в вашем городе мой давнишний знакомый живет, давно не виделись… Название улицы помню, а вот номер дома забыл. Я и хотел узнать…
— Фамилие? — коротко спросил дворник.
— Келлер, Отто-Генрих Келлер, инженер.
— Эва, хватился! Жил твой Отта тут, а теперь на кладбище обретается, — внушительно сказал усач. — Вон как вышло!
— Почему на кладбище? — растерянно спросил Роман Иванович и почувствовал, что ему стало очень жарко.
— Почему? Чудак! Потому что помер. Почему же еще?
— Умер? Келлер умер?
— Расшибся насмерть, едучи по тракту на своей машине. Сам погиб, и машина вдребезги! Чинить нечего. Новая машина! Недолго и попользовался…
— Почему же разбился? Пьян был?
— Этого я точно не знаю. Ни разу его под мухой не видел. А слух прошел, что по гололеду забросило его на телеграфный столб. Так уж оно вышло… — заключил дворник.
— Ну, а что с женой Келлера? — спросил Роман Иванович.
— Живехонька, голубушка, и, можно сказать, по случайности. Была она в отъезде, а то угробил бы ее Келлер вместе с машиной.
— Где же она? — Приезжий с неясной надеждой вскинул глаза на дворника.
— Тяжело ей стало после такого случая, заболела, съехала от нас и после не заявлялась. Была сначала в больнице, я ей самолично вещички носил. Она мне адресок новый дала, если письма будут или кто спросит ее.
— Адресок? Где же он?
— А у меня дома. Коли надо, спиши. Через несколько минут Роман Иванович вышел из дворницкой. В его обличье не осталось и тени растерянности. Он расплатился с Никифоровной, захватил свой чемодан и покинул гостеприимный домик, передав Гале сердечный привет и заверения, что считает себя ее неоплатным должником.
«Да ведь там же находится и Клеопатра! — подумал он, снова вглядываясь в бумажку с адресом. — Какое совпадение! Что же это — знак судьбы, перст божий?»
Той же ночью Роман Иванович исчез из города.
В ТАЕЖНОМ ПОСЕЛКЕ
Кончилась узкоколейка, оборвалась насыпь. За тупиком колея выходила прямо из нетронутого, в лунном свете желтоватого снега. На горизонте чернел лес. Над ним висел светлый рожок месяца. Необычайная яркость казавшихся совсем близкими звезд поразила приезжего.
Он разыскал станционного сторожа, расспросил у него дорогу в леспромкомбинат «Таежный». Сторож сказал, что ни поездов по узкоколейке, ни попутных автомашин на полустанке не ожидают, а когда появится какая-нибудь оказия, с которой можно добраться до «Таежного», — неизвестно. Может, и до вечера ничего не будет.
Высокий человек с небольшим чемоданом в руках нетерпеливо повел широкими, как у борца, плечами и спросил, сколько же километров считается до леспромкомбината. Оказалось, что идти надо километров десять. И он, не раздумывая, двинулся в путь.
Сначала дорога со свежими наметами снега шла по степи, потом привела в лес. Хотя ветер дул слабый, здесь стоял шум, невнятный и монотонный, будто шум дождя, который идет уже много часов подряд.
Забрезжил рассвет. Густой хвойный лес, со всех сторон обступавший путника, раздвинулся, и в белесой мгле показался большой поселок. Огромные снежные подушки на крышах делали строения издали похожими на покрытые белым кремом пряничные домики, выставленные в витринах кондитерских магазинов.
Десять километров были позади, перед приезжим открылся весь поселок. Его отстроили всего несколько лет назад, но, по понятиям таежного края, который раньше считался непроходимой глушью, а теперь так быстро оживал, поселок был уже не новый.
У реки стояли лесные заводы. Река, сибирская, широкая, летом величавая, сейчас, как ледяной мост, лежала между крутыми берегами. Морозный туман плавал в воздухе.
Несмотря на сорокаградусный мороз, грузчики работали в одних телогрейках. Люди подавали баланы[1] прямо на платформы со штабелей. Громадные стволы катились по помосту. Работали споро, с огоньком. Укладчики на платформах четкими движениями скрепляли груженый лес тросом. Женщины-учетчицы, пристроившись наверху, на крышах вагонов, отмечали на дощечках, заменявших здесь, на ветру, бумагу, уложенный лес: каждое погруженное бревно точкой. Вагоны и платформы обходил старый инженер-бракер, осматривавший казавшуюся ему подозрительной по качеству лесину. Старик, в облезлой лисьей шубе нараспашку, так увлекался своим кропотливым делом, что не замечал холода.
Приезжий подошел к бракеру. Ему пришлось дважды повторить свой вопрос, прежде чем старик понял его. Занятый своим делом, он отрывисто ответил и, не повернув головы в его сторону, досадливо махнул рукой, указывая направление. Проворчав под нос ругательство, высокий пошел по дороге, ведущей к двухэтажному зданию, видневшемуся между оголенными деревьями с засыпанными снегом грачиными гнездами. Вывеска у входа указывала, что здесь помещается клуб леспромкомбината.
Спустя несколько минут приезжий сидел на скамье в невзрачной комнатушке, пил чай.
Его собеседница, высокая, прямо державшаяся старуха, не сводила с гостя увлажнившихся глаз.
— Ах, Руди, где нам пришлось встретиться! — повторяла она. — Руди, сколько же лет прошло? Века!
— Клеопатра Павловна, я сообщил вам свое нынешнее имя вовсе не для того, чтобы вы тотчас забыли его! — с неудовольствием заметил Рудольф. — Не ровен час, вы проболтаетесь при посторонних… Ведь я не вспоминаю вашей родословной…
— О, не бойтесь, Руди! Воронцова обладает еще здравым умом и твердой памятью и умеет хранить тайны, — ответила старуха.
Этот тон и гордо поднятая голова совершенно не вязались с неряшливостью жилья, с засаленным, грязным халатом, мешком висевшим на длинном, высохшем теле.
Нет, она не могла, не могла не вспоминать о далеком прошлом!
— Ваш батюшка, если помните, приняв в свое время фамилию Кунова, — продолжала Воронцова, — никогда не имел повода сетовать на мою забывчивость. А ему в 1914 году грозили серьезные неприятности, и он во многом на меня полагался…
— Да я и в мыслях не имел обидеть вас, Клеопатра Павловна. Но ведь приходится напоминать об
